Ублюдок. Губы Мариан дрогнули. Он должен был взять яблоки и катиться к демонам. Ну или хотя бы к преподобной матери. Такой был план.
— В другой раз зайду, – сбросив маску послушной девочки, спешно ответила Мариан, не забыв ухмыльнуться, и сделала шаг назад, но ее рука была поймана. Крепкая храмовничья ладонь сжалась на локте, не позволяя даже дернуться и ухмылка стала косой, натянутой. Окажешь сопротивление и весь Лотеринг, пришедший на церковную службу, станет свидетелем скандала. А может ну его? Может положить всему конец?
— Эй, у меня голос громкий, если закричу...
Поздно. Праздная болтовня. Хотела бы кричать, уже б оглушала мирных, целующих руки преподобной матери селян. Теперь же тяжелая, массивная дверь закрылась и Мариан – под руку с Тэлрю – оказалась в Лотерингской церкви. С яркого полуденного света ей показалось, что она погрузилась во мрак. В общем-то, так и было. Она сжала зубы и последовала за Тэлрю. Не так послушно, как ему бы хотелось. Нет, она не упиралась ногами в землю, как упрямый баран, но побуждала его то и дело поддергивать ее за руку – демонстрировала свое упрямство.
— Теперь, значит, ты у нас за преподобную мать? – проходя мимо чадивших и немного разгонявших мрак церкви масляных ламп, бросила Мариан. Несмотря на дерзость в голосе, что-то внутри дрогнуло, когда теплый, рыжий свет упал на лицо Тэлрю. Она в храме Создателя и его пророчицы. Она в безопасности. Что ее ждет? Очередная выволочка на тему того, что она, дрять сельская, заставила его ждать дольше положенного, а теперь не падает перед ним на колени, чтобы покаяться и облизать его блудливый член. А потом назначит место встречи. Ничего страшного. Но почему-то от горящего взгляда Тэлрю по спине побежал нервный холодок, заставивший Мариан напрячься, но не настолько, чтобы прикусить острый язычок. – Дивная же ряса, – издевательски замурлыкала, сожалея, что все руки заняты и она не может дернуть Тэлрю за храмовничью юбчонку.
Церковь пустовала, но мерзавец все равно отволок ее в какую-то подсобку, где Хоук еще не доводилось бывать – она вообще не была частым посетителем церкви. И что-то в этом поступке было… на что-то указывало… Вновь спину защекотало от мурашек. Особенно, когда дверь с глухим стуком закралась, пресекая любые попытки бегства. Взгляд Тэлрю прошелся по ней, заползая под жилет, затем под рубаху, обласкивая грудь, а затем опускаясь вниз. Похотливые мыслишки. Мариан не составило труда прочесть их на лице храмовника. И это казалось таким неуместным, ведь на его груди буквально горел знак Ордена. Да и находились они совсем не на конюшне.
— Каюсь. Грешна. Связалась с ублюдком, – негромко ответила Мариан и на лице снова появилась полуулыбка, хотя в глазах не было ни одной искорки веселья. Прежний задор сошел на нет еще в тот момент, как за ними закрылась дверь подсобки.
Мариан отступила на шаг, и нога сразу уперлась во что-то – слишком тесной была комнатка, – но посмотреть что ей мешало отойти, она не успела. Подавляя любое сопротивление, Тэлрю привлек ее к себе и поцеловал. Плетеная корзинка, выскользнула из руки и упала на пол. Спелые, алые яблочки раскатились в разные стороны, а на серых каменных плитах теперь посверкивал выпавший из корзины амулет.
Жесткий, металлический нагрудник Тэлрю упирался ей в грудь, и Мариан пыталась оттолкнуть его от себя или хоть сколько-нибудь отстранить, но попытка возымела успех только когда мужчина отстранился сам.
— Ума лишился? Мы же в церкви, – вытирая губы тыльной стороной ладони, произнесла Мариан. В голосе звучало искреннее недоумение. Дочь отступника, сестра отступников – она могла бы проклинать Создателя, но Хоукам не чужда была Вера, пусть и в деревенской церкви они бывали не часто. Для Мариан Вера не была пустым звуком. А вот для Тэлрю...
— В тебе что, нет уважения даже к Вере? – без всякой иронии и с нотками злости. – Придержи член. Здесь похоти не место.

[AVA]http://5.firepic.org/5/images/2015-07/14/b9s85c0hl5an.jpg[/AVA]

В этот раз все было грязнее и отвратительнее, чем на конюшне. Животная похоть, казавшаяся грязью, здесь настолько очевидно контрастировала с чистотой Веры, что казалась еще более мерзкой. Глядя на развратную и в то же время презрительную, – он смотрел на Мариан как на вещь, – улыбку Тэлрю, она видела спокойное, умиротворенное лицо преподобной матери. Но та была на улице. Она не могла ее спасти. Ни Создатель, ни Андрасте. И несмотря на злость, с губ Мариан едва не сорвались мольбы о пощаде. Ах, если бы это могло ей помочь…
— Не надо, – не жалобно, не умоляюще, а так, как будто они могли просто договориться, попросила Мариан, когда рука Тэлрю прошлась по ее телу, нащупывая где бы удобнее забраться под одежду. – Они не звери. Этот дар не их вина.
На последней фразе голос дрогнул – Тэлрю просунул руку под рубаху и его грубая ладонь коснулась кожи. Тело начало предательски подрагивать, а в мысли наряду с ужасными картинами заточения Бетани в Круг, начали вспыхивать воспоминания. Если он опустит руку ниже, проникнет глубже, она не сможет совладать с собственным телом, как было на конюшне, когда на пике удовольствия Мариан сама обнимала и жаждала ласк этого похотливого ублюдка.
С глухим, негромким рычанием она уперлась ладонями в плечи Тэлрю и попыталась оттолкнуть, пока еще могла сопротивляться.
Бесполезно. И в ответ на эту отчаянную попутку, он вновь притиснул ее к стене, забираясь рукой глубже под белье и сея в душе Мариан панику. Лихнис, сын мельника, пытался ласкать ее подобным образом, но эти ласки не вызывали столь ярких эмоций, как ласки Тэлрю. Он засунул в нее пальцы. Он просто засунул… а она… Создатель!
Мариан не утерпела – жарко выдохнула, размыкая губы и едва не высовывая язык. Она скребла пальцами стальной панцирь, который жал ее к стене с такой силой, что казалось вот-вот раздавит; тихо-тихо вздыхала и раздвигала ноги, чтобы не стеснять движения Тэлрю. Чтобы он скользил пальцами свободнее, проникал глубже. Он знал как двигать рукой, где надавить, как погладить – наверняка не первый раз проделывал подобное, и у Мариан просто не было шансов...
— Хорошо… – через силу выдавила из себя она, глядя на Тэлрю снизу вверх. Его лицо было слишком близко. Он наверняка заметил, как дрожат ее губы, как она удерживает себя от желания прикрыть глаза. Проклятье! – Я поняла.
Когда Тэлрю отстранился, Мариан едва не упала на колени – так ослабли и подгибались ноги. Дерзости в ней поубавилось. Она с какой-то неожиданной робостью расстегивала жилет, который, казалось, вот-вот порвет на части ее неровное, глубокое дыхание. В этот раз она избавлялась от одежды медленно и неохотно, стараясь продлить те минуты, пока поношенные вещи хоть как-то ограждают ее от жаждущего взгляда Тэлрю. Не стыдно было показывать свою тело. Стыдно было показывать возбуждение. И если затвердевшие соски можно было оправдать прохладой помещения, то мокрое насквозь белье, сползшее вниз по стройным ножкам, нельзя было оправдать ничем.
[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2015-09/19/fkyc7ket5v7n.jpg[/AVA]

Взгляд Тэлрю прожигал, заставлял вздрагивать и удерживать себя от желания стыдливо прикрыться, и даже несмотря на то, что Мариан попыталась издевательски оскалится, ее улыбка получилась кривой, ненастоящей. Она собиралась сказать ему, что он лишь похотливый кобель, что если он трахает всех без разбора – это не делает ему чести, да и грязный шантаж не ради какой-то существенной выгоды, а для банального удовлетворения похоти демонстрирует как он глуп и мерзок. Это могло бы его задеть и осадить? Едва ли…
Мариан сжала зубы и ухватила Тэлрю за запястья, когда тот коснулся ее бедер, вновь притискивая к стене. Теперь она чувствовала, что серые, щербатые от времени и сырости подсобки камни действительно холодные. Холодные и шероховатые – ягодицы уперлись в стену и нежной кожей ощущалась шероховатость влажного камня. По телу прошлась дрожь, а между ног все заныло от возбуждения. Так сильно хотелось стиснуть зубы, свернуться, сжаться в том вместе, но Тэлрю завладел ее губами, вынуждая отвечать на глубокий, грубый поцелуй. Его язык не давал ей ни секунды свободы и отдыха – напирал и подавлял своей активностью так, что даже вторжение в рот, казалось насилием. Не говоря уже о том, как тело отозвалось, когда он вновь проник в нее пальцами. Мариан отчаянно схватилась за плечи Тэлрю, цепляясь за холодный доспех. Создатель, как ей безумно хотелось двинуть бедрами ему навстречу, чтобы самой насаживаться на его пальцы, и как же она ненавидела себя за это. Упрямо, отчаянно противилась этому позыву, но не позволяла себе – дрожала, но не сдавалась; не доставляла ему удовольствие ощутить свою полную победу, тешила себя иллюзиями.
Когда Тэлрю оторвался от ее губ, Мариан вздохнула и судорожно сглотнула накопившуюся во рту слюну, но влажная струйка все равно поблескивала на ее губах и подбородке. Хотелось плюнуть ему в лицо, чтобы не смотрел на нее на как вещь, потирая извлеченный из штанов член, но в этот момент ноги Мариан оторвались от пола и она инстинктивно обхватила Тэлрю за плечи. Зажмурилась. Застонала. Он вошел в нее едва подняв на руки, и это стало неожиданностью от которой дыхание в груди сперло. А ему все не по чем – заскользил, задвигался, вжимая ее в стену и вынуждая жаться к холодному нагруднику спереди, вновь терзая языком и кусая влажные от болезненных поцелуев губы.
Грубые толчки без капли передышки. Дерзость поцелуев. Будоражащий тело холод храмовничьих доспехов. Все это сводило с ума и Мариан обхватила Тэлрю ногами, чтобы крепче держаться и подстраиваться под ритм его движений. Он ерзал в ней с напором, долго сохраняя скорый ритм, но все никак не позволяя этому кончиться – растягивал удовольствие, срывая с ее губ тихие, хриплые стоны. А ей было до слез обидно. И так сильно хотелось, что она мысленно уже кричала от удовольствия. Но пока сознание совсем не заволокло пеленой безумного возбуждения, горячо выдохнула ему прямо в ухо:
— Ненавижу… – фраза оборвалась, потому что ускорившийся ритм вырвал из груди Мариан очередной жаркий стон. – Ненавижу тебя! – хрипло, отчаянно выкрикнула она, стиснув волосы Тэлрю на затылке.

[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2015-09/19/fkyc7ket5v7n.jpg[/AVA]

Тэлрю словно бы намеренно, а не в пылу страсти, делал Мариан больно – сжимал ее бедра так сильно, что даже сквозь пелену возбуждения она чувствовала, как они начинают ныть под его пальцами. Наверняка, когда все это закончится, на ее коже останутся синие разводы, слишком характерные и недвусмысленные, чтобы понять откуда они взялись. И нужно будет скрывать свои ноги от мамы и Бетани, чтобы они не догадались, чем бойкая и смешливая Мариан занимается в свободное время и почему молчит об этом. Нельзя будет показывать и спину, исчерченную мелкими царапинами – совсем не глубокими и даже не кровоточащими, но тоже наводящими на подозрения. Проклятый храмовник не щадил ее тело, имел его как свирепое животное, и если отрешиться от некоторых деталей происходящего, Мариан действительно получала от этого удовольствие. Неправильное удовольствие. Непозволительное. То, с чем она так старалась бороться, сжимая ладони в кулаки и тщетно пытаясь выравнять дыхание.
Терпеть, не кончать, быть бесчувственным бревном, несчастной жертвой в лапах насильника, отрешиться от всего и забыться. Все это вертелось в голове Мариан, пока член Тэлрю ерзал внутри нее. Она почувствовала приближение его финала, но радость от того, что осталось потерпеть совсем чуть-чуть, была совсем не долгой – мимолетной. С чего она вообще решила, что сможет обыграть Тэлрю? Он сжал зубы на ее плече, болью приводя ее в чувство. И все лишь для того, чтобы ее тело лучше ощутило, как остервенело он всаживает к нее уже дрожащий член.
“Нет-нет-нет!” – хотела прокричать Мариан, из последних сил стараясь сдержать в себе желание кончить прямо сейчас, но Тэлрю накрыл ее губы поцелуем, заглушая слова, вылившиеся лишь в глухое мычание, и сжал затвердевший от возбуждения сосок.
Этого оказалось достаточно чтобы вновь сломить ее волю, а раздавшийся, набухший внутри нее член завершил дело. Мариан задрожала, конвульсивно сжимаясь внутри, не вполне еще понимая, что он кончает в нее, но чувствуя как сладко обхватывать его член на пике удовольствия. И все же... он вновь заставил ее испытать это.
Ладони, цеплявшиеся за наплечники доспеха, разжались; ноги ослабли, и Мариан по стене сползла вниз, к ногами Тэлрю. Дыхание все еще со свистом вырывалось из груди, а тело льнуло к холодному темному полу, и лишь упершись руками в плиты, она на завалилась вперед, на заслоненные длинным храмовничьим шлейфом сапоги Тэлрю. Мучительно хотелось упереться лбом в его колено или лечь и забыть все, но склонив голову, Мариан заметила под собой белесые капли. Это отрезвило, но нагнало паники. Рука сама собой скользнула промеж ног.
— Нет, – жмурясь как от боли, прошептала она, просовывая пальцы внутрь и стараясь выскрести из себя его семя. Отчаянная попытка. Паническое желание избавиться от грязи и очистить свою тело.

[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2015-09/19/fkyc7ket5v7n.jpg[/AVA]

В первую секунду Мариан захотелось ответить на его действия – сказать что-нибудь дерзкое и колкое, – но боязно было открыть рот. Упрямо сжимая губы, она хотела отстраниться, отвернуться, но широкая ладонь Тэлрю, лежавшая на ее взъерошенном затылке, больно дергала за волосы и не позволяла отпрянуть. Влажная и гладка головка члена скользила по ее лицу – по губам, по щекам, по носу, – пачкая остатками семени и придавая всему происходящему еще больший оттенок извращенности, чем просто похотливое сношение в стенах церкви. И это все словно одурманивало. Или же просто не хотелось верить в страшную реальность. Мариан казалось, что семя Тэлрю пахнет лириумом – так, как она представляла себе запах минерала, который никогда не видела, – пахнет солдатской кашей и еще чем-то терпким, неуловимо знакомым и вызывающим странное, паническое чувство. Пусть уйдет. Провалится в Тень. Исчезнет!
Нет, отталкивая Тэлрю от себя, Мариан совсем не хотела его ударить – попросту боялась вызвать гнев, – но этот едва уловимый терпкий аромат и ощущение грязи, скопившейся между ног, заставили ее замельтешить руками и попытаться резко отстранить храмовника от себя. Ему было больно – лицо исказилось гримасой, – и, застыв на секунду в оторопи, Мариан ожидала что вот-вот он перетерпит эту боль и со всего размаха ударит ее по лицу. И она буквально чувствовала уже как жжет кожу после хлесткой пощечины, а на языке солон от крови из разбитой губы. Коснувшись ладонями холодного пола, сжавшись и приготовившись терпеть, Мариан сосредоточенным и ответным агрессивным взглядом смотрела на Тэлрю. Как будто хотела броситься вперед и напасть на него.
Не напала. Спасовала и сжала зубы, когда он схватил ее за предплечье, с силой сжимая ладонь, и швырнул на ветхий стол. Совсем не этого ждала Мариан, но Тэлрю был ловок и изобретателен в своих извращенных фантазиях. Он трахал деревенскую девушку с охотой и удовольствием, и когда та, больно ударившись грудью о дощатую столешницу попыталась подняться, на ее спину легла тяжелая, грубая ладонь, указав ей место. Прижатая к столу, слабая, потерявшая надежду, Мариан уперлась ступнями в пол в попытке хотя бы немного изменить положение, но ноги задрожали.
— Отпусти! – хрипло выпалила она и задохнулась от собственных слов.
Он вовсе не собирался отпускать. По-хозяйски ощупывал ее промежность, как будто Мариаин была скотиной, чье здоровье и физической состояние можно было проверить вот так вот просто запустив руку между ног. Это было так унизительно, но тело против воли с охотой реагировало на каждое прикосновение, и Мариан в отчаянии схватилась зубами за край стола. Она жмурилась, сопела, а скапливавшаяся во рту слюна стекала на потемневшее дерево.
Нет, она не шлюха. И ей все это не нравится. А тело реагирует возбуждением на горячий, дразнящий ее сзади член лишь потому, что плоть слаба. И это не ее вина. На глаза Мариан навернулись слезы и она крепче стиснула зубы. Гаррет не простит ее, а мать будет смотреть с разочарованием. Они будут презирать ее. Они…
Зубы разжались, а на краю столешницы остался влажный, поблескивающий след, и Мариан запрокинула голову, размыкая губы и беззвучно вскрикивая, когда Тэлрю снова вошел в нее. Мокрая и скользкая, она приняла его легко, но тело все равно поначалу оставалось напряженным, не желающим сдаваться. Но движение за движением, секунда за секундой и мнение матери, полные горечи глаза Гаррета начали теряться на фоне вновь нахлынувших ощущений.
“У меня больше нет сил бороться”, – теряясь в жарком тумане, подумала Мариан, но сквозь негромкие стоны и звуки ударяющихся друг о друга тел, до ее слуха донеслись приглушенные голоса. Где-то там, за стеной были люди, и Мариан в неосознанном порыве протянула руку к холодному, серому камню. Ее пальцы лишь едва-едва касались шероховатой поверхности, а Тэлрю продолжал нещадно врезаться в ее дрожащее тело. Никто не услышит, никто не поможет.
[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2015-09/19/fkyc7ket5v7n.jpg[/AVA]

Преподобная мать и сэр Брайант. Там, за стеной, были первые лица Лотеринга. Закон, порядок, мудрость и благочестие их поселения. И в такой невероятной близости от них творилось то, с чем они обычно боролись, против чего всегда выступали. Беззаконие, насилие, похоть, грязь. Если бы они только знали… Если бы знали, что бы сделали?
Голоса за стеной выиграли для Мариан несколько секунд передышки – Тэлрю сбавил ход, вероятно, опасаясь перспективы быть застигнутым на месте преступления, и тоже прислушался к тому, что творилось в соседней с кладовой комнате. Что бы он ни говорил, как бы не похвалялся своей безнаказанностью, но рот ей все равно зажал. Мариан оставалось только царапать пальцами стену и жарко, влажно выдыхать в грубую ладонь Тэлрю, пока тот вслушивался в разговор. Они говорили о нем и мудрая, добрая преподобная мать защищала этого ублюдка. Благо для Лотеринга?! Да она, верно, шутит. Мариан с новой силой захотелось расплакаться от обиды. От несправедливости этого мира защипало в глазах. Всем наплевать на яркий свет добра в душах семьи Хоук – селяне готовы видеть в них только отступников и тех, кто их покрывают, если вдруг узнают о даре Гаррета и Бетани, но зато Тэлрю… мерзкий, низкий и злой человек. Он гребаное благо для этой гребаной деревни.
Пальцы, касавшиеся стены, дрогнули и на запястье Мариан сжалась крепкая мужская ладонь. Тэлрю убрал руку от ее лица и сразу стало легче дышать, но вот запястье ныло и немело от сильной хватки. Слабый, болезненный полустон сорвался с губ Мариан прозрачным облачком пара, когда Тэлрю завел ее руки назад, словно бы они были гибкими поводьями, которые можно тянуть как вздумается. Тело изогнулось, теперь едва-едва касаясь стола и вздрагивая от усилившегося напора, вновь начавших терзать ее плоть движений. Поначалу было даже больно, но вскоре Мариан расслабилась и неприятное, тянущее чувство в руках отошло на второй план. Мир снова сузился до размеров того места, где они соединялись друг с другом, где с влажным звуком горячий член то глубоко входил в женское тело, то почти выскальзывал из него. Вздохи участились, стоны стали чуточку громче, но отправившиеся по своим делам благодетели Лотеринга уже не могли бы их услышать. С каждым новым движением разум все больше погружался в горячее марево и где-то в глубине сознание собственный, предательский голос Мариан твердил просить, умолять Тэлрю двигаться быстрее. Но она упрямилась. Стонала, запрокидывала голову, размыкая губы; сжимала член внутри себя, но ни о чем этого ублюдка не просила. Рано или поздно все это кончится. Нужно только потерпеть.

[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2015-09/19/fkyc7ket5v7n.jpg[/AVA]

Мариан было уже настолько все равно, что с ней происходит, что она больше не чувствовала никакой душевной боли. Не задумывалась о том, что она теперь деревенская шлюха, которая легко раздвигает ноги перед орденским ублюдком. Не горевала, что теперь семья не сможет ею гордиться. Не страдала из-за того, что больше не сможет себя уважать. Она лишь чувствовала, что вот-вот в ней все задрожит и на секунду потемнеет в глазах. Мариан ждала этого. Хотела. За это даже не было стыдно.
Дыхание давно сбилось, и теперь она жарко дышала через рот, отчего стоны звучали надрывно. С каждым новым толчком, с которым член Тэлрю на всю длину проскальзывал внутрь, становилось все сложнее терпеть и сдерживать себя. Но сдерживать для чего и ради чего? Чтобы продлить удовольствие или чтобы не позволить ему торжествовать? А все равно. С этой мыслью Мариан дернулась, вздрогнула и, несмотря на то что она вся сжалась, на лице появилась странная, как будто обезумевшая улыбка. Как хорошо, что Тэлрю этого не видел.
Она кончила раньше, и в тот момент, как он вынул из нее член и брызнул семенем на спину, Мариан уже устала опустила голову и не заваливалась вперед лишь потому, что он все еще держал ее за руки. Но стоило Тэлрю только высвободить немного посиневшие от грубой хватки запястья, она мешком свалилась на стол и вновь больно ударилась грудью.
Было все равно. Было настолько все равно, что в этом она находила желанное облегчение. Не думать, не чувствовать, лишь безвольно существовать в этом мире, судорожно хватая ртом воздух, пока тело не сползло со стола и не рухнуло на пол. Завалившись назад, Мариан лежала на спине и помутневшим от безразличия взглядом смотрела в потолок. Легкие все еще рвало от горячих, глубоких вздохов, а грудь часто и высоко вздымалась.
Было бы хорошо умереть прямо сейчас. Чтобы все кончилось на этой ноте – без боли, без страха, без отчаяния, без чувств. Но одного лишь жесткого секса было мало, чтобы сдохнуть и завершить мучения. Казалось, Тэлрю выжег в ней все, что было – шутливый нрав, волю к жизни, доброту и любовь к семье, – и даже его голос Мариан слышала как неприятный гул, мешавший полностью провалиться в забытье.
Закрыв глаза, она так и лежала на полу, не ощущая течения времени и ничего вокруг, пока холод каменного пола не пробудил чувствительность тела и не начал досаждать так сильно, что пришлось открыть глаза и подняться. Такой грязной Мариан не чувствовала себе еще никогда. Безумно хотелось содрать с себя кожу и она даже с отвращением заскребла пальцами по животу и бедрам. Нечем было даже обтереться, и Мариан принялась остервенело шарить по неплотно прикрытым ящикам, ища в этой мрачной кладовой хоть что-то. Ей удалось найти полуистлевшую тряпицу, в которую был обернут причудливый кубок, и она немедленно пустила ее в ход, стирая с себя следы семени. Найдись в подсобке старые храмовничье доспехи, она бы натянула на себя и их, в неконтролируемой попытке спрятаться, но все, чем она могла прикрыться, была ее собственная одежда. И застегнув последнюю пуговицу на тугом жилете, Мариан смахнула со щеки слезы обиды.
Пальцы дрожали, когда она одно за другим поднимала с пола яблоки и возвращала в корзину. Она намеренно медлила, страшась покинуть кладовую, но когда последнее яблоко нашло свое место, все же вышла в главный церковный зал.
Тут было уютнее из-за мягкого, теплого огня свечей и, сделав шаг к выходу, Мариан вдруг застыла на месте. Она завороженно смотрела на статую Андрасте, которая простирала руки вперед, к ней. Как будто все знает, как будто понимает, как будто хочет помочь. И Мариан пошла к ней. На слабых, не гнущихся ногах, сдерживая желание пересилить себя и побежать к белой, каменной статуе. Она отложила яблоки на лавку и коснулась ладонью мраморного подола пророчица. Сквозь него невозможно было пробиться и коснуться ее ног, и Мариан опустилась на колени.
“Помоги мне. Помоги мне. Умоляю, помоги мне!” – вертелось в голове вместо строк Песни Света, которые она сейчас не могла вспомнить. Молитвенно сложив руки, Мариан так сильно жмурилась, что брови и губы заметно дрожали. Так хотелось, чтобы Андрасте ответила.
— Мариан, – раздался сбоку незнакомый голос и Мариан резко обернулась, открыв глаза.
Преподобная мать. Та самая преподобная мать, которая была за стеной. Протянула к ней руку и хочет коснуться щеки. В первый момент Мариан даже отпрянула, задержав взгляд на протянутой к ней ладони. В церковной рясе и с таким благочестивым лицом преподобная мать казалась святыней, которую могло осквернить прикосновение к грешнице. Она же вся была в грязи: внутри и снаружи. Так зачем эта женщина хочет к ней прикоснуться?
— Все в порядке?
— Все в порядке, – эхом отозвалась Мариан, и преподобная мать села на лавку, похлопав по ней ладонью и призывая сесть рядом.
— В тяжелые моменты люди часто обращаются к ней, а не к Создателю, – тихим, спокойным голосом начала женщина и Мариан сдалась – села рядом. – Ведь она была рабыней и страдала, как простой человек.
Мариан молчала. Она не знала куда деть руки, поэтому нервно мяла их, уложив на колени и опустив взгляд, а преподобная мать продолжала намурлыкивать ей на ухо слова утешения и строки из Песни Света – те, что были давно забыты, а теперь вновь всплывали в памяти. Она мягко касалась волос Мариан и неспешно гладила. Теплые прикосновения успокаивали. Казалось, они забирали, вытягивали те боль и отчаяние, которые в ней оставил Тэлрю. Расслабилась, перестала мять руки, а преподобная мать мурлыкала и мурлыкала. Свечи мерно подрагивали, порой тихо шипели, голос убаюкивал, и Мариан наконец-то подняла на женщину взгляд:
— Спасибо.
Та лишь слабо улыбнулась и в воцарившейся тишине Хоук почувствовала себя неловко. Выжженные внутри эмоции просыпались. Она вновь могла реагировать на мир больше, чем просто безвольно присутствовать в нем.
— Вот, возьмите, – Мариан подвинула корзину с яблоками, слабо улыбаясь. – Матушка велела передать в благодарность, – пауза. – В благодарность за то, что вы опекаете Лотеринг, – снова пауза. – Ну, я пойду.
— Ступай. И заходи в церковь почаще.
Уже уходя и бросая взгляд на величественную статую, которую хотелось запомнить в мельчайших деталях, Мариан подумала, что до тех пока в деревенской церкви можно встретить Тэлрю, ноги ее здесь больше не будет.

Кровать у Тэлрю была такая узкая, что расположиться на ней вдвоем так, чтобы не касаться друг друга, было невозможно. А сейчас, когда соседствовавшее в постели тело было горячим после жаркого соития, очень хотелось отползти подальше, отдохнуть и остыть – было слишком жарко. Но не тут-то было.
Мариан суетливо заворочалась и перевернулась на другой бок. Этот говнюк развалился так, что занял много места, мешал ей и чувствовал себя прекрасно. И морда как всегда наглая, да довольная, что даже несмотря на усталость, захотелось пихнуть его в бок. Мариан не отказал себе в удовольствии.
— Двигайся, – со смешливой издевкой в голосе произнесла она и попыталась сдвинуть Тэлрю с места.
Бесполезно, конечно. Но на том Мариан успокоилась и, подложив руку под голову, принялась наблюдать как мерно вздымается его грудь. Он уже унял сбившееся дыхание и, судя по тому, как лениво развалился, чувствовал себя прекрасно. Крепкий, сильный – его тело было притягательнее, чем рыхлые телеса ее первого любовника, но уродливый шрам на груди портил его. За прошедшие месяцы Мариан часто видела этот шрам. Привыкла и больше не чувствовала какого-либо отвращения.
— Тебе страшно было? – она провела пальцами по его груди, останавливаясь там, где шрам как будто проваливался внутрь. – Думал, что умрешь? Небось в штаны наложил, – ухмылка.
[AVA]http://6.firepic.org/6/images/2015-09/19/fkyc7ket5v7n.jpg[/AVA]

Ну надо же! Рассказал, а не стал отмалчиваться или затыкать ей рот так, как он умеет – норовя затолкать в нее свой член. И это Мариан очень обрадовало: на губах даже мелькнула довольная улыбка. За прошедшие два месяца она отчасти смирилась со своим ничтожным положением – лежать под ублюдком и пошире раздвигать ноги, – но душа все равно болела, пусть даже тело могло дрожать от удовольствия. Поэтому она никогда не приходила к Тэлрю по доброй воле, всегда вынуждая звать, и всем своим видом показывала недовольство: помешал в работе, оторвал от семьи, смотреть на твою похотливую рожу противно. Но лишившись одежды, Мариан сама целовала его, ласкала и была нежна. Когда он ей позволял. Как объезженная, но дюже норовистая кобылка, она слушалась, но время от времени взбрыкивала, пыталась осадить. В этот раз она тоже заставила себя ждать, но прежде, чем злость Тэлрю выплеснулась наружу, успела стащить с себя штаны и отвлечь его тем, чего он хотел.
Его кровать негромко поскрипывала, когда в самом конце он срывался и начинал двигаться быстро и резко. В такие моменты в мысли Мариан волей-неволей закрадывалось: “а уж не развалится ли под ними?”. Не разваливалась. Раз за разом казенная койка служила храмовнику верой и правдой. Но была слишком узкой для двоих и этим раздражало Мариан.
— Смотри-ка какой герой, – она произнесла фразу так, что сложно было понять: издевается или это действительно восхищение. Но положа руку на сердце, она считала что Тэлрю хороший лжец и не стоит верить даже половине тех слов, которые он говорит. Слишком гордый, чтобы не прихвастнуть и не выставить своего командира идиотом, а себя – героем.
Но история храмовника – какая бы хвастливая она ни была, – захватила Мариан. Она казалась сказочной, полной опасностей, диких племен и отважных героев – все как в тех потрепанных книжках, которые отец им читал, вечерами сидя у очага. Даже невнимательный и капризный Карвер замечал как меняются глаза сестры, грезившей о подвигах даже тогда, когда все ее сверстницы уже кокетливо улыбались мальчишкам. Сама того не замечая, Мариан положила голову на грудь Тэлрю. Каким бы ублюдком он не был, его сердце было сильным и билось как у храбреца – мощные, гулкие удары. Она не скрыла свою увлеченность рассказом, даже когда он покосился на нее, и дослушала до конца, не перебивая.
— В этом мире очень много опасностей, – когда низкий голос Тэлрю стих, произнесла Мариан и снова провела по уродливому шраму пальцами, лаская его.
Она могла разбить нос Карверу или выдрать клок волос из головы вздорной соседки; могла даже потягаться с каким-нибудь пьянчужкой в кабаке, но не могла сопротивляться разбойникам, солдатам банна, храмовникам – обученным и вооруженным мужчинам. Она просто деревенская девчонка, а вовсе не герой.
— А научи меня драться, м? – чуть сощурив глаза и приблизившись к Тэлрю практически нос к носу, попросила она. – Я не шучу. Времена ведь неспокойные. Научи.[AVA]http://funkyimg.com/i/23Wwr.jpg[/AVA]