Жизнь в Круге Магов шла своим чередом. Один день сменялся другим. За одной неделей неизменно наступала другая, за месяцем – месяц, за годом – год, и ничего, совершенно ничего, не менялось. По коридорам твердыни Кинлох шелестели мантиями, как правило, мрачные обладатели проклятого Дара, гремели сталью их сторожа, изредка доносились голоса: шепчущие, проклинающие, порицающие, неистовые. Амелл не слушал. Он встречал в своей золотой клетке десятое лето, потому уже успел привыкнуть к ее звукам, запахам и краскам. То, что поначалу казалось мальчишке пугающим и отталкивающим, со временем стало обыденным и привычным, впрочем, это вовсе не исключало того, что время от времени ученик Ирвинга испытывал острое чувство несправедливости. В такие дни юноша предпочитал уединяться и корпеть над книгами или же отправлялся в зал для тренировок, где легко можно было выплеснуть бушующее в крови пламя. Помогало плохо, потому как натура Амелла заставляла его действовать, бороться с излишней жестокостью и грубостью, вставать на защиту угнетенных, обиженных и слабых. Эта самая натура не допускала подлости, не давала отвернуться, закрыть глаза и пройти мимо. Как следствие, Адриан не раз, и не два, становился участником горячих перепалок, чаще всего заканчивающихся лично для него знатной выволочкой или, того хуже, карцером, однако, наказания лишь убеждали юношу в собственной правоте и в неуверенности храмовников. Впрочем, иногда одаренному удавалось встретить противников более достойных, таких, что без труда могли поселить сомнение в еще неокрепшей душе; и вот тогда Амелл всерьез задумывался над своим мировоззрением и возникшей проблемой…
Двадцать седьмое августа двадцать седьмого года было днем совершенно непримечательным, точно таким же, как многие дни до него и как многие дни после, за исключением одного совершенно несущественного нюанса – в этот день Адриану исполнилось восемнадцать. Пожалуй, глупо было предавать дате хоть какое-то значение, но юноша, против своей воли, вновь ощутил то самое чувство несправедливости, что порой начинало его терзать. Вечером, лежа в собственной постели, одаренный напряженно вслушивался в тишину засыпающей Башни Магов, смотрел в потолок и думал, неотрывно думал о внешнем мире, о доме, о семье. Ученик Ирвинга вспоминал мать, деда, дядю, вспоминал, как впервые ступил за высокие стены твердыни Кинлох. Вспоминал, и сердце его наполнялось странной горечью, которую более всего на свете хотелось вытравить. «В Круге не существует праздников. В Круге никто не отмечает дней рождения, а добрая половина даже не может назвать день, когда появились на свет. Многие помнят о прошлом ничтожно мало, многие просто забывают, что когда-то было иначе, привыкают к жизни взаперти и ощущают себя счастливыми. Почему же я не могу также? Не могу отпустить прошлое, не могу растоптать стремление выбраться из этой зачарованной тюрьмы», - Амелл перевернулся на другой бок, сильнее завернулся в одеяло и попытался выбросить из головы все лишнее, - «Что проку от моих мыслей. Нет и нет. Лучше подумаю о чем-нибудь более полезным, например, о том заклятии, что никак мне не дается». Адриану почти удалось отвлечься, сконцентрироваться, он уже ощущал поднимающуюся из груди мощную огненную волну, как кто-то посторонний тронул его за плечо и вернул в реальность.
- Эй! Ты спишь? – послышался тихий хорошо знакомый голос.
Юноша распахнул глаза, воззрился на собеседника и, приподнявшись на локте сдержанно кивнул.
- Нет, а что? – одаренный, конечно, догадывался, зачем мог понадобиться Мартину в столь поздний час, но искренне подивился тому, что любовник в кой-то веке сам к нему подошел, а не принялся терпеливо ожидать того дня, когда ученик Ирвинга решит, что более не в силах терпеть навязчивое плотское желание, - Хочешь мне что-то предложить?
Как и всегда, Мартин немного смутился, мило покраснел и, стыдливо опустив глаза, принялся теребить край мантии. Этой своей манерой друг напоминал Амеллу девчонку, этакую хрупкую нежную аристократку, которую неизвестно как забросило в тело мужчины. Молодой человек был старше самого Адриана года на четыре, тем не менее, именно он регулярно становился объектом насмешек и издевательств, как со стороны других учеников и Старших чародеев, так и со стороны храмовников. Вероятно, именно стремление защитить со стороны одного и стремление найти заступника со стороны другого и легло в основу их дружбы, со временем перетекшей в нечто большее. Ферелденец не задумывался. Мартин ему просто нравился и, по мнению, Амелла этого было более чем достаточно как для общения, так и для отношений.
- Я подумал, что в такой день ты просто не должен оставаться один, - Мартин искренне легко улыбнулся, - С днем рождения, Рин.
Юноша опасливо обернулся, потянулся вперед и коротко осторожно поцеловал Адриана в губы.
Чисто машинально, будущий маг притянул любовника к себе и углубил поцелуй. Тут же дало знать о себе желание, вспыхнувшее с новой силой и обдавшее ученика Ирвинга внутренним жаром. С трудом он нашел в себе силы, чтобы мягко оттолкнуть Мартина и отозваться.
- Спасибо. Ты второй, кто о нем помнит. Первый я, - Амелл облизнул пересохшие губы, встряхнулся и сел на постели, - Знаешь, пошли отсюда. Только оденусь.
Блажь эта пришла в голову ферелденца неожиданно. Ввиду неподготовленности, предприятие обещало стать рискованным, однако, сегодня Адриану было решительно наплевать на все последствия. «Я-то как-нибудь отобьюсь, а тебя точно выкручу, если что», - заключив так, будущий маг спешно выбрался из постели, накинул мантию, обувь и, взяв Мартина за руку, потянул его за собой, прочь из ученической спальни.

Они скользили по коридорам подобно легким теням, аккуратно ступали по каменному полу, стараясь ничего не задеть и не потревожить. Адриан вел любовника все дальше и дальше, свернул в самый темный, обычно пустующий коридор, отворил единственную незапертую дверь и толкнул Мартина внутрь помещения. Сразу же закрыл дверь, притянул юношу к себе и впился в его губы страстным требовательным поцелуем. Быть нежным и ласковым Амелл не умел, да и негде ему было этому учиться. За стенами твердыни Кинлох на теплые проникновенные отношения не было ни времени, ни возможностей. Одаренный разорвал поцелуй, прислонил молодого человека к стене лицом, принялся целовать его шею, плечи, скользить ладонями по изящному телу.
- Хочу тебя… - выдохнул на ухо коротко и рвано, обдавая кожу горячим дыханием.

А потом был просто секс: задранные подолы мантий, сбитое дыхание, рваные, хриплые стоны удовольствия. Ферелденец зажимал себе рот ладонью, кусал губы, чтобы не издавать слишком громких звуков, но, тем не менее, выходило все равно шумно. Случись кому-то пройти по коридору, он без труда различил бы признаки творящегося в комнате непотребства.

[ava]http://s6.uploads.ru/t/UH80n.jpg [/ava]

Отредактировано Адриан Амелл (2015-08-03 18:42:01)

Разрядка была уже близка. Юноша чувствовал, как наслаждение, приближаясь к своему пику, заполняет все его сознание, заставляет тело трепетать и выгибаться от удовольствия. Адриан улыбался. Окружающий мир для него попросту исчез и свелся лишь к изящной фигуре светловолосого партнера.
- Мартин… - выдохнул Амелл на ухо любовнику, подменяя словом слишком громкий сладострастный стон, готовый сорваться с губ.
Стоит ли говорить, что в это самое мгновение ученик Ирвинга совершенно не думал о том, что они находятся в твердыне Кинлох, совершают что-то недопустимое и в любой момент могут попасться с поличным, случись какому-нибудь храмовнику пройти мимо двери? Будущий маг не только ни о чем не думал; он даже не придал никакого значения раздавшимся тяжелым шагам и совершенно не обратил внимание на распахнутую дверь. Да что там, Адриан и на голос-то не повернулся. Он продолжил заниматься тем, чем и занимался. Не сказать, чтобы явившийся храмовник его не волновал, пожалуй, дело было в другом. В свои восемнадцать Амелл был слишком неопытным, слишком темпераментным и несдержанным, потому разорвать близость попросту не мог, тем более, теперь, когда до апогея оставалась всего пара движений… А вот Мартин, Мартин ощутимо вздрогнул, вжался в стену и опасливо покосился на застывшего в дверях мужчину.
- Риин… - тихо позвал он.
Договорить ферелденец любовнику не позволил - зажал его рот ладонью, а после до крови прикусил собственную губу, чтобы хоть как-то сдержать полу стон полу рык, ознаменовавший вершину блаженства. Только после ученик Ирвинга отпустил Мартина, и, покинув желанное тело, натянул белье и поддернул задранную мантию.
- Просто наберись смелости и пройди мимо него, пока он ошарашен нашим поведением, - прошептал юноша на ухо любовнику, - Я разберусь.
Впрочем, попытка эта оказалась совершенно излишней, потому как светловолосый молодой человек кое-как оделся и, испуганно попятившись, отступил в самый дальний темный угол комнаты, уселся на пол и, закрыв лицо ладонями, принялся молиться Создателю и еле слышно всхлипывать. Адриан покосился на это безобразие, раздраженно выдохнул и, покачав головой, решил нарушить затянувшееся молчание.
- Мы прекратили, - обратился Амелл к застывшему в дверях храмовнику, - Мы можем быть свободны или нас теперь ждет выговор и наказание? - Будущий маг вел себя дерзко и непочтительно. Он и не пытался скрыть испытываемого презрения, - Начинайте. Я само внимание.
Ферелденец ухмыльнулся, скрестил руки на груди и томно выдохнул – последствия пережитого наслаждения дали о себе знать. Пожалуй, накатившаяся нега, смешавшаяся с расслабленностью и удовлетворением, стала еще одной причиной того, что ученик Ирвинга не счел нужным выказать хотя бы уважение и задуматься о том, что храмовник, вероятно, и сам не рад тому, что оказался там, где оказался. Будь будущий маг собраннее, он, вероятно, повел бы себя иначе, но теперь только намеренно усугублял ситуацию.

[ava]http://s6.uploads.ru/t/UH80n.jpg [/ava]

Отредактировано Адриан Амелл (2015-08-03 18:42:16)

Первые же слова храмовника заставили Амелла улыбнуться. Нет, они не отрезвили его и, уж тем более, не убедили юношу в том, что норов свой стоит придержать, однако, Адриан вынужден был, во-первых, прислушаться, а во-вторых снизойти до разговора. Опять же, не ради себя, ферелденец готов был снести практически любое наказание, но ради Мартина, которого стычка с «надзирателем» повергла в ужас. «Ладно…» - выдохнул ученик Ирвинга, еще раз покосился на своего любовника, которого более всего хотел защитить, - «Я обещал тебе тебя беречь, я это сделаю. Я с ним поговорю. Только, пожалуйста, Мартин, не вмешивайся в нашу беседу». Блондин внутреннего монолога партнера, конечно, не слышал, но ответил на него очередным всхлипыванием.
- Многовато уверенности для того, кто знает, что делает, - ответил будущий маг спокойнее, сдержаннее, без прежнего вызова в голосе. Он видел, что смутил храмовника своим поступком и, пожалуй, мог бы этим воспользоваться, надавить, пойти на хитрость, однако, подобное поведение Амелл находил унизительным и недостойным мужчины.
Ферелденец проследил за взглядом храмовника, недовольно сузил глаза, скрестил руки на груди и, чтобы отвести внимание собеседника от Мартина, заговорил снова.
- А может ли оно научить того, кто всегда действует осмысленно? Не смотри на него, - Адриан и сам не заметил, как постепенно, с каждым словом, нутро его все сильнее наливается яростью, а неприятие устоев, смешанное с обостренным чувством справедливости, рождает почти взрывоопасную смесь, - Он – примерный ученик, всегда покорный вашей воле и порядкам, боящийся оступиться и пытающийся найти свое место в этой твердыне. И не его вина, что однажды он встретился с таким, как я. То, что ты видел – мое решение, и мне за него отвечать. Знаешь, я готов. Хоть сейчас. Меня уже не раз били, наказывали едой и запирали в карцере. Но смотри, храмовник, есть ли результат?
Ученик Ирвинга прервался на мгновение, потер подбородок и нахмурился пуще прежнего. «Почему бы не сказать все, что так хочется сказать? Почему бы не позволить себе скинуть маску безразличия и притворства, которая мне глубоко противна?» - юноша глубоко вдохнул, выдохнул, пытаясь хотя бы немного унять свой темперамент.
- Твой вопрос справедлив, - заговорил он после непродолжительного молчания, - Я не знаю, как повел бы себя рыцарь-командор, но, полагаю, опыта в подобных вопросах у него побольше, - Так что… Можешь не пылать здесь праведным гневом, в моих вопросах и моих словах справедливости будет не меньше. Вы сами заперли нас в этой тюрьме, вы сами запретили нам жить нормальной жизнью, вы и только вы, оторвали нас от наших семей, лишили детства и превратили самые приятные детские воспоминания в сущий кошмар и пытку. Вы запретили нам все, что могли запретить. Вы следите за нами как за опасными преступниками, норовя проконтролировать каждый шаг, оценивая каждый поступок. Так скажи мне, храмовник, кто ты такой, чтобы считать себя имеющим право судить меня? С чего ты взял, что ты чище, лучше и благороднее? – Обвинения и вопросы так и сыпались одно за другим, остановиться Адриан уже не мог, - Вы вбили себе в голову свою святость, тогда как половина из вас даже не пытается быть образцом для подражания. Прежде чем судить, посмотри, как живете вы. Ты застал меня за прелюбодеянием. Так иди, посмотри, сколько твоих собратьев занято сейчас тем же самым! Но вам можно, а вот мы не имеем права ни на какие отношения, даже на дружеские, потому как в них твои соратники умудряются усмотреть крамолу или что-то в этом роде. Нет, я не жалуюсь, я призываю тебя взглянуть с другой стороны и, хотя бы раз в жизни подумать своей головой, а не прикрываться уставом!
На этом Амелл замолчал, потер виски и, презрительно фыркнув выдохнул.
- Март, иди сюда, - позвал он любовника, - Хватит там причитать. Создатель тебе не поможет, и никто не поможет, если ты и дальше продолжишь напоминать тряпку. Сам себя губишь!
Мартин не отозвался, однако, поднялся на ноги, подошел к другу и, испытав прилив ужаса от близости «человека в доспехах», тут же спрятался за спиной Адриана, не забыв устроить голову у него на плече.
- Отпусти его, - обратился ученик Ирвинга к храмовнику, - Как видишь, он полон раскаяния, а с меня можешь хоть кожу спустить, если хочешь, - «Бунтарь» поутих и теперь в ферелденце заговорил «защитник», ответственный и решительный, но, к сожалению, несгибаемый и непомерно гордый.

[ava]http://s6.uploads.ru/t/UH80n.jpg [/ava]

Отредактировано Адриан Амелл (2015-08-03 18:42:25)

Затевая разговор с храмовником, принимаясь выплескивать на него свое негодование и пытаясь навязать собственную точку зрения, Амелл рассчитывал совершенно не на тот результат, который получил. Судя окружающих по себе, вспыльчивый и темпераментный ученик полагал, будто рыцарь в сияющих доспехах ответит ему подобной же гневной тирадой, заступится за честь оскорбленного Ордена и, тем самым, спровоцирует его, Адриана, на новый поток обвинений и изречений. Однако все обернулось иначе. Спорить храмовник не стал, избежал он и ответных выпадов, зато, возможно, сам того не ведая, задел выкормыша Башни Магов за живое и заставил на мгновение отвести взгляд в сторону.
- … вот чему учит Первый Чародей? – сорвалось с уст мужчины и эхом отразилось в сознании будущего мага. Усилием воли ученик Ирвинга заставил себя удержаться от оправданий. Менее всего он желал, чтобы его наставника упрекнули в неумении воспитывать юных дарований и нежелании следить за ними, как подобает. Сам Амелл считал, что, во многом, именно так оно и есть, но, тем не менее, не хотел служить лишним доказательством подобного мнения. И вот прямо сейчас юноше было невероятно стыдно за то, что своей несдержанностью, неосмотрительностью и излишним своеволием подставил не только самого себя, но еще и Первого Чародея, и Мартина. Вероятно, именно по этой причине Адриан ничего не ответил пылающему праведным гневом воину, лишь стиснул кулаки, сжал зубы, да опалил собеседника горящим взором, полным негодования и ярости. «А ведь он никто, такой же человек, как и ты, худший, может быть, менее достойный, но он… Он решает, какой будет твоя участь и твое наказание. Но он не смеет, не имеет права судить. Свят один лишь Создатель, а не люди. Кто сказал, что этот храмовник знает лучше, чем знаешь ты? Осуди сам. Принеси возмездие, как ты хотел. Возьми то, что твое по праву…» - голос в голове зазвучал привычно отчетливо и громко, навязчиво, маняще и, пожалуй, Амелл согласился бы с ним, если бы ни одно но – ответственность за Мартина и чувство вины перед наставником.
- Нет! – выпалил ученик Ирвинга, отвечая не храмовнику, но своему внутреннему голосу, что так уверенно нашептывал об в исключительности и избранности, - Он не должен отвечать за мои решения!
Последняя фраза была адресована уже блондинистому воину, впрочем, улетела она в никуда, не способная ни задеть, ни тронуть, ни что-либо изменить. Проклятый надсмотрщик Твердыни Каленхад ухватил Мартина за руку и поволок прочь из тесной комнатушки, Адриан же так и остался стоять в дверном проходе, покуда две мужские фигуры не скрылись за поворотом. Только после будущий маг зло скрежетнул зубами и с силой ударил кулаком по камню, до крови сбивая костяшки пальцев.

С того дня прошло три недели. Душное лето закончилось, сменившись ясными осенними деньками. В Башне Магов перемена эта, конечно, была не так заметна, как за ее стенами, но тем не менее, внутренне она отчетливо ощущалась. Впрочем, Амелл не был уверен, что ему это не кажется, вполне возможно, причина таких чувств таилась где-то в глубине его души, там, где остался кровавый рубец, нежелающий заживать. Адриан пропадал в библиотеке, трудился над заклятиями, что никак не поддавались ему, и вообще избегал чужого общества, стараясь ни с кем не общаться. Ему не хотелось. Не хотелось что-либо объяснять, выслушивать наставления, благодарить за поддержку или еще что. Ему хотелось одного – вытравить ту боль, которая поселилась в душе, и унять огромное сжигающее изнутри чувство вины перед другом и любовником, которому уже ничем не мог помочь. Будущий маг не знал, как, почему Мартин стал Усмиренным; но смотреть на него, видеть его бесчувственным или, говоря проще, внутренне мертвым, было почти невыносимо. В тот день, когда блондина, наконец, привели из карцера, Амелл почти сразу бросился к нему, надеясь поддержать, успокоить… Но было поздно. Кто-то другой уже успел успокоить его душу, раз и навсегда. Не понимая до конца, что делает и чего ожидает, ученик Ирвинга поспешил прямиком к наставнику, надеясь услышать, что это не правда, что Мартина просто чем-то опоили, и он еще придет в чувства, но увы, Первый Чародей ничем не смог помочь своему подопечному. Будущий маг вернулся в спальню, бухнулся на кровать и пролежал так несколько часов, глядя в потолок и прокручивая в голове один и тот же вопрос: «Почему?» Ответа не было. Ни тогда, ни несколько дней спустя.
Потом Амелл начал скучать. В свои восемнадцать, он не знал, что можно тосковать ТАК, проклиная Создателя, храмовников, магов и самого себя. Еще через пару дней ненавидеть Адриан устал, ярость его сменилась холодной безнадежностью и четким ощущением своей вины. «Я был ему плохим другом. Я должен был предусмотреть такой итог. Должен был защитить его. Не знаю, что, но должен! Должен был», - юноша яростно сжимал кулаки, комкал листы с записями, скармливая их тихому пламени камина, и раз за разом буквально сходил с ума от бессилия и беспомощности.
Вечер семнадцатого числа месяца Царепутя ничем не отличался от того, что был день назад и два дня назад. Ферелденец корпел над толстой книгой, перелистывая страницы и старательно перенося записи из фолианта на листы, покусывал кончик пера и думал, думал о Мартине и том последнем дне, когда видел его живым человеком. Вид у юноши был немного потерянный, а на лице без труда можно было различить следы бессонных ночей и внутренней усталости.
[ava]http://s6.uploads.ru/t/UH80n.jpg [/ava]

Отредактировано Адриан Амелл (2015-08-03 18:42:37)

Размышления осеннего вечера, как и размышления прошлые, не принесли никаких результатов: они не дали понимания и не даровали успокоения. Амелл вздохнул, устало потер лоб и перевернул страницу фолианта. Жирная чернильная капля собралась на жале пера, потекла вниз, к самому кончику, сорвалась с него и упала на аккуратные ученические записи, создав безобразную кляксу, которая тут же принялась пропитывать листы и уничтожать труды будущего мага. Адриан тихо выругался, кинул перо на стол, подцепил промокашку и разместил ее на кляксе, позволяя впитать влагу, однако, спустя краткий миг, яростно скомкал свои записи и отправил их в камин. Яркое пламя принялось лизать листы и вскоре окончательно поглотило их. Ферелденец скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула, наблюдая за огнем и изучая его с магической точки зрения, пытаясь проследить за метаморфозами. За этим занятием будущий храмовник и застал юношу. Наверняка, воин гремел, когда подходил, но Амелл настолько погрузился в свое занятие, что заметил Каллена только тогда, когда тот оказался рядом и заговорил. «Ты!?» - ученик Ирвинга уставился на мужчину немного недоуменно, впрочем, взгляд его довольно скоро сделался острым и внимательным, - «Что еще тебе от меня нужно?» Определенно, на беседу Адриан настроен не был, однако, делать какие-либо выводы и обрушивать на храмовника ушат оскорблений и недовольств, не спешил, - слишком хорошо усвоил он преподанный урок. Вместо этого ферелденец развернулся к нарушителю тишины всем корпусом, убрал от лица длинные пряди, норовящие упасть на глаза, и присмотрелся к «надзирателю». «Если подумать, что я о тебе знаю? Что ты знаешь обо мне? Мы живем бок о бок много лет, но каждый из нас по-своему одинок, у каждого из нас есть своя личная клетка, и неизвестно, кому в ней теснее». Амелл хмыкнул. Обычно подобные рассуждения были ему несвойственны, но Усмирение Мартина буквально перевернуло внутренний мир начинающего мага, ставя перед ним те вопросы, коими он никогда прежде не задавался.
- Зачем ты пришел? – Адриан, наконец, отвел глаза и нарушил затягивающееся молчание, - Искал меня, чтобы поговорить о моих успехах? Или хочешь оповестить, что я непозволительно долго здесь задержался? - юноша буквально заставил себя сконцентрироваться на фигуре молодого воина, всмотрелся в неловкие жесты, отметил некоторую заминку и неуверенность, предположил, что собеседник, вероятно, нервничает и как-то неопределенно дернул губами.
- Впрочем… Раз уж пришел - садись, - ученик Ирвинга сделал приглашающий жест, кивком головы указав на свободную лавку, - Поговорим. Мне, во всяком случае, найдется, что спросить и что сказать.
Амелл нахмурился. Прошлый их с храмовником разговор закончился до безобразия паршиво, и теперь будущий маг не хотел повторять прошлых ошибок. Дабы не произвести неверного впечатления и убедить воина в том, что готов к общению если уж не благожелательному, то хотя бы мирному, поспешил уточнить сказанное ранее.
- Я не стану бросаться на тебя с обвинительными речами, равно как не стану и упрекать в том, в чем ты, возможно, и не виновен. Я просто хочу знать, что на самом деле произошло в карцере. Никто из магов не может дать мне четкого ответа. Первый Чародей, кажется, старается уберечь меня от лишних волнений, храмовники, опекающие учеников, ничего не знают, Рыцарь-Командор не желает иметь со мной дел, и потому ты единственный, от кого я могу добиться правды. Большего мне не нужно, - ферелденец резко выдохнул и сделался сурово-серьезным, каким бывал только тогда, когда что-то было ему действительно важно, выдержал значительную паузу и добавил, - Так расскажешь мне, почему Мартина усмирили, сэр Каллен?
Вероятно, не стоило так настаивать на своем и давить на собеседника, даже не разобравшись, что ему нужно, однако, ученик Ирвинга опасался, что светловолосый мужчина подошел по какой-нибудь ерунде и не станет затрагивать волнующую Амелла тему Усмирения, потому и вел себя не слишком вежливо и самую, малость, дерзко. Впрочем, не смотря на внутреннее волнение и переживание, держался Адриан уверенно и спокойно.

[ava]http://s6.uploads.ru/t/UH80n.jpg [/ava]

Отредактировано Адриан Амелл (2015-08-03 18:42:48)