Ферелден. Селестин никогда не испытывал трепетной и нежной любви к стране собачников. Ему не нравился климат этого края, не нравились порядки и традиции, не нравились отвратительные дороги, не нравилась архитектура, не нравились суровые лица местных жителей. Однако, не смотря на собственные взгляды и предпочтения, орлесианец возвращался сюда всякий раз, когда того требовала его работа, и терпеливо переносил все тяготы и лишения подобных поездок, стараясь сосредоточиться на деле и выбросить из головы лишние мысли. Так было и в этот раз. Еще находясь в Киркволле, молодой человек размышлял, в первую очередь, о том, как и где будет искать нужного человека, с чего начнет поиски; прикидывал, с кем нужно будет встретиться, а кому разумнее не попадаться на глаза. За этими рассуждениями сборы и прошли, потому всему остальному разбойник уделил минимум внимания. Что ж, в последствии, он сильно об этом пожалел. Нет, конечно же, Селестин позаботился об оружии, о приспособлениях, которые могли пригодиться для дела, он даже на всякий случай прихватил с собой женское платье, сшитое на ферелденский манер, но вот о еде и дорожном костюме орлесианец как-то не подумал. К слову, он вообще не привык об этом задумываться, хотя бы потому, что подобные мелочи никогда его не беспокоили, - под рукой всегда была таверна и набитый звонкими монетами кошель. Кошель, впрочем, пригодился и на сей раз – помощник капитана корабля, на котором молодой человек и направился в Хайевер, прельстившись возможностью подзаработать, охотно снабжал «сухопутую крысу» тем, что этой крысе требовалось, кроме одежды, разумеется, потому одежда стала для разбойника сущей проблемой. Едва «Ласточка» отпылала от берега и взяла курс на Ферелден, Селестин осознал, что с нарядом он сильно прогадал. Тонкая рубаха промокла сразу же, едва на нее попали соленые брызги; туника и плащ, хоть и отличались относительной теплотой, от ледяного пронизывающего ветра не спасали. Единственное, что помогало разбойнику не околеть и не свалиться с лихорадкой – это толстое одеяло. С ним орлесианец расставался только тогда, когда требовалось отойти по нужде, а так, он даже ел, не выбираясь из тепла, и по палубе прогуливался исключительно закутанным по самые уши.
Так прошло две недели. Едва ступив на берег, молодой человек угодил под ливень и вымок до нитки. В общем, Хайевер, оказался невероятно доброжелательным к своему незваному гостю. Бурча что-то про непогоду, потирая плечи и откидывая с лица сырые пряди, Селестин направился прямиком в таверну, где и прожил три дня, наплевав на все поручения, которые ему дали. Впрочем, праздным свое времяпровождение разбойник бы не назвал – он активно общался с посетителями трактира, знакомился с местной публикой и собирал слухи, иногда вскользь упоминая интересующую его личность. Именно в этом щедром на истории заведении орлесианец и узнал, что старина Кипп неделю назад попался на контрабанде и был брошен в городскую темницу. Собеседник, донесший до молодого человека это неприятное известие, бедолаге искренне сочувствовал и в красках расписывал жестокость и кровожадность местных мастеров. Разбойник, как и подобало, повздыхал, покивал и заведенную тему поддержал. В конце концов, план, что у молодого человека был, с треском провалился, и теперь Селестину предстояло импровизировать и крутиться подобно ужу на раскаленной сковородке. Не сказать, чтобы орлесианец сильно расстроился, однако, не стал отрицать и того, что простенькое дело заметно осложнилось. Кипп, вообще-то должен был получить приличную сумму, подкрепленную порцией угроз, тайно исчезнуть из Хайевера и залечь на дно. Теперь же контрабандиста ожидала смерть – молодой человек не мог допустить утечки информации, коей располагал мужчина; зная же нрав и склад характера Киппа, он не сомневался – под пытками преступник выложит все, что знает и щедро приправит рассказ домыслами и умозаключениями.
Сутки Селестин потратил на то, чтобы спланировать проникновение в городскую тюрьму и еще сутки на претворение плана в жизнь. Прошло все весьма благополучно. Молодой человек был убежден, что никто его не заметил, потому искренне изумился, когда на следующий день на базаре его скрутила городская стража и отправила прямиком в темницу. Сопротивляться аресту орлесианец не стал, хотя бы потому, что на площади было слишком людно, а хранителей правопорядка слишком много для тихой разборки; тем более, разбойнику не терпелось узнать, в чем его обвиняют. «Едва ли в том, в чем я действительно виновен», - размышлял он, следуя за своим конвоем и изображая из себя добропорядочного, - «Тогда в чем? В шпионаже? В воровстве? В убийстве? Может быть, я похож на какого-нибудь преступника, а может быть, вам просто пришелся по вкусу тот факт, что я приезжий. Нда, скорее всего, так оно и есть». Вздохнув, разбойник попытался задать стражникам пару вопросов, однако, в ответ получил лишь ощутимый пинок и распоряжение двигаться поживее. «Ох уж эти ферелденские варвары», - подумал молодой человек и замолк.
Следующую попытку договориться орлесианец предпринял оказавшись за высокими стенами хайеверской тюрьмы. На сей раз, ему выпал изумительный шанс пообщаться с капитаном городской стражи. От него Селестин узнал о себе много нового – оказалось, что он является первым помощником главаря какой-то преступной шайки – известным мошенником, знаменитым своей изворотливостью и хитростью. Разбойник коротко хмыкнул. По сути, его истинное «я» от озвученного не очень-то и отличалось; молодой человек даже собрался было сыграть на этом сходстве, однако, вовремя остановился, осознав, что в случае убедительности прямо на месте лишится парочки пальцев, а то и кисти сразу. Руки же были ловкачу невероятно нужны. «Занятно…» - орлесианец продолжил изображать из себя добропорядочного ферелденца; взывал к чувству долга, благородству и жалости, словом, вел себя так, как и подобало вести себя напуганному человеку его положения и возраста. Мольбам его и просьбам действительно вняли – заткнули рот грязной тряпкой и отправили прямиком в пыточную. Время потянулось мучительно медленно, обратилось в череду глупых вопросов с очевидными ответами. Селестин жалобно мычал, извивался в путах и отрицательно мотал головой, когда ему под нос совали бумаги. Так продолжалось несколько часов, покуда «несчастная измученная жертва не сдалась». В принципе, будь это настоящий допрос, а не фарс, разбойник бы не стал ни с чем соглашаться, но сейчас подписать клятые бумаги ему было выгодно.
Когда дело было сделано, капитан стражи победоносно помахал перед носом пленника свернутыми листами и удалился, приказав швырнуть «бандита» к «белобрысому сученку». «Бандит» трясся, вздыхал и всхлипывал, попытался даже вырваться, но, получив мощный удар в под дых, сник окончательно, позволил дотащить себя до камеры и бросить на грязный, устланный лежалой прелой соломой пол. «Чудно», - какое-то время орлесианец лежал без движения, прикидывая, где и что особенно сильно повреждено, после же аккуратно поднялся на ноги и перебрался на тюфяк, валяющийся в углу; выдохнул, прощупал ребро и, заключив, что дела его не так уж и плохи, принялся осматриваться. Камера оказалась тесной и грязной, окон в ней не было вовсе, дверь же была деревянной и выглядела довольно внушительной. Замочной скважины молодой человек не заметил, а потому предположил, что заперта она снаружи: либо на щеколду, либо на навесной замок. Все что оставалось – это ослабить петли, однако, у Селестина под рукой не было совершенно ничего - все его инструменты и вещи остались в таверне. «Нужно что-то придумать» - разбойник сузил глаза, пожевал губу и еще раз прошелся глазами по помещению. На сей раз, взгляд его остановился на человеческой фигуре, валяющейся на полу в позе почти неестественной.
- Эй, - окликнул несчастного орлесианец, - Ты живой?
Подойти к незнакомцу молодой человек пока не решился, все же он предпочитал прежде хоть что-то о нем узнать.

- Пока что вполне, - заслышав чужой голос, Селестин удовлетворенно хмыкнул. Не то, чтобы ему было так жаль соседа по камере, но он, в принципе, не желал ничего дурного тому, кого впервые видел, потому счел себя вправе порадоваться, что несчастный хотя бы жив. К тому же, орлесианец не знал, сколько часов проведет в камере в его обществе, но, определенно, предпочитал мертвым живых.
- Хм, жив – это хорошо, - отозвался молодой человек спокойно, будто пребывал не в тюрьме в ожидании казни или еще чего, а в собственном особняке в ожидании слуг, сервирующих стол к ужину, - Хотя, возможно, лично тебе и кажется по-другому. Я знаю, попадающие в подобные места, довольно часто отчаиваются и начинают малодушно помышлять об избавлении. Впрочем, учитывая мастерство «наших друзей», это совершенно не удивительно.
Разбойник криво недобро ухмыльнулся, немного нахмурился, задумчиво потер подбородок и прошелся по хрупкой фигурке внимательным взглядом. Теперь, когда убедился, что сокамерник жив, Селестин считал необходимым во-первых, узнать, кто перед ним, а во-вторых, насколько сильно ему досталось. Парнишка, однако, помог и с тем и с другим «Стало быть, невиновен. Вынудили…» - Оснований не верить несчастному у орлесианца не было, тем более, пальцы юноши вполне живописно подтверждали его слова, - «Нда, судя по всему, именно так оно и было». Молодой человек нахмурился сильнее прежнего. Чем больше он узнавал о стражниках Хайевера, тем меньше они ему нравились, особую неприязнь вызывал капитан, стремящийся удержать свое положение любым путем и любыми средствами. Селестин с юности не любил таких людей, тем более не нравилось ему, когда жертвами становились невинные юные создания, типа вот этого парнишки. Одного взгляда на запястье и лицо сокамерника разбойнику оказалось достаточно, чтобы понять – перед ним практически ребенок, обладающий тонкой костью и еще не успевший развиться до взрослого мужчины. «Сотни демонов на твою голову!» - Мысленно проклял капитана орлесианец, сцепил руки в замок и водрузил на них подбородок.
- Я верю, что именно так оно и было, - снова заговорил молодой человек, выдержав некоторую паузу, - я уже заметил местную традицию хватать, кого не попадя, волочь на допрос, подвергать пыткам и совать под нос пару проклятых бумажек, в коих перечислена добрая половина деяний, за которые отправляют прямиком на плаху или, например, в места отдаленные.
На мгновение Селестин снова замолчал. Чем больше он говорил, тем сильнее осознавал, что из тюрьмы нужно выбираться, и выбираться не тогда, когда их поволокут к помосту через разъяренную толпу, а именно сейчас, когда горожане еще не успели запомнить «преступников» в лицо. Самообладания разбойник не терял, равно как не утратил и способности мыслить, однако, в настоящий момент не мог придумать ничего действенного. Определенно, своими силами орлесианец справиться не мог, потому предпочел поискать хоть какую-нибудь зацепку.
- Как давно ты здесь? – поинтересовался молодой человек у юноши, мысленно прикидывая план тюремных коридоров, попутно выискивая что-нибудь, что могло бы изобразить их, - И в чем тебя обвиняют? В смысле, насколько ты ценен для «наших друзей»?
Взгляд Селестина, на протяжении разговора скользящий по комнате, наконец, остановился на соломе. Одновременно с этим на лице разбойника заиграла легкая улыбка, отразившаяся в глазах огоньками азарта. Орлесинец поднялся на ноги и принялся расшвыривать в стороны соломенную подстилку, расчищая место для будущей «карты». В камере, к слову, было достаточно темно, однако, молодому человеку вполне хватало света, проникающего из коридора через щель под дверью, - он, вот уже несколько лет занимающийся шпионажем и воровством, выучился неплохо видеть в полумраке.

От методичного и далеко не самого увлекательного занятия Селестина отвлек голос сокамерника. Стоит заметить, что голос этот был достаточно тих, однако, прослеживались в его интонации какие-то нотки, пришедшиеся орлесианцу по душе. Разбойник наклонился, вглядываясь в образовавшуюся соломенную кучку, и улыбнулся своей привычной кривоватой улыбочкой. Настроение молодого человека постепенно поднималось, возвращаясь в обычное русло жизнелюбия и неутомимого оптимизма. «Господин значит?» - принятый мальчишкой за вестника Андрасте мужчина, повернул голову к собеседнику и улыбнулся вновь, на сей раз, уже ему, - «Ничего, я избавлю тебя от дурной привычки именовать господами всех, кого не попадя. О! Если подумать, тебя можно было бы столькому обучить…» - Селестин и сам не заметил, как с размышлений о побеге переключился на тему совершенно другую. Не обратил орлесианец внимания и на то, что в фантазиях своих уже успел отвести светловолосому парнишке вполне определенное место. Впрочем, позднее, он это упущение непременно заметил бы и, вероятнее всего, подивился бы собственной беспечности, однако, теснота тюремной камеры и озвученный приговор к праздному созерцанию и философствованию как-то не располагали, и потому фантазию свою разбойник придержал. «Однако я отвлекся. И, между прочим, зря. Нашу проблему никто, кроме нас не разрешит…» - молодой человек почесал кончик носа и вернулся к выискиванию в соломенной куче годных веточек.
В этот самый момент юноша застонал. Селестин, не ожидавший ничего подобного, вздрогнул и резко повернул голову к сокамернику. «Плохо», - заключил разбойник. Осмотреть своего нового знакомого он еще не успел, равно как не успел и оценить всю степень плачевности состояния мальчишки, но, если до этого момента орлесианец еще надеялся на лучшее, то теперь сполна осознал всю бедственность их положения, ощутил острый приступ жалости и с трудом удержался от того, чтобы подойти к несчастному и погладить его по голове. «О ранениях позабочусь после. Сначала – побег», - одернул себя молодой человек и, тепло легко улыбнувшись жертве местной стражи, вновь подал голос.
- Ясно. Раз так, значит ты им достаточно полезен, - Селестин выпрямился и задумчиво приложил палец к губам, - Во всяком случае, они соизволят заглянуть, если ты вдруг почувствуешь себя хуже. Едва ли наш любезный капитан пожелает искать «нового преступника». Для этого ему пришлось бы, как минимум, изрядно потрудиться, а он предпочитает легкие пути, как я успел заметить. Ну да не будем о нем.
Орлесианец коротко усмехнулся, радуясь тому, что в голове его, наконец, появился четкий план действий, а заодно и тому, что, задавая парнишке вопрос, не ошибся в своем предположении о его полезности. Молодой человек сделал пару шагов в сторону нового знакомого и присел возле него на корточки. Заговорил он шепотом и довольно быстро, однако, не настолько, чтобы речь его стала непонятной.
- У меня есть мысль, как нам обоим выбраться отсюда, однако, для воплощения замысла мне потребуется твоя помощь и твое непосредственное участие. По сути, от тебя требуется всего ничего – показательно скончаться на глазах у стражника, которого я сюда позову, и вести себя тихо, покуда я буду волочь тебя по коридорам тюрьмы. Я очень постараюсь быть с тобой нежным, но не могу наверняка пообещать этого, - разбойник перевел взгляд на лицо собеседника и теперь спокойно и внимательно следил за выражением лица парнишки.
Своего собрата по несчастью Селестин знал слишком мало и слишком плохо, потому опасался, что сама мысль о подобной игре может вызвать у белокурого юноши острую неприязнь, отвращение или, при самом плохом раскладе, неподдельный ужас. «Надеюясь, Создатель проявит ко мне милость, и ты не окажешься ни убежденным фанатиком, ни тем невинным, что никогда не видел, как умирают люди», - орлесианец вдохнул, чуть сузил глаза и на мгновение задержал дыхание, ожидая реакции нового знакомого с тем внутренним волнением, с каким преступники ожидают приговора.

Селестин так и не понял, сниспослал ли Создатель ему свою благодать, или же в дело вновь вмешалась переменчивая удача, чьим любимцем он, несомненно, являлся, но парнишка, скорчившийся на полу, не испугался, не дернулся и не выказал отвращения. «Хм, кажется, одной сложностью у нас с тобой меньше», - орлесианец искренне улыбнулся сокамернику и, неосознанно подхватив то самое воодушевление, что овладело телом юноши, не удержался и ласково, почти невесомо потрепал несчастного по волосам.
- Вот и славно, - отозвался разбойник, едва его новый знакомый договорил, - Не знаю, почему, но я верю, что ты справишься с этой ролью.
«В конце концов, я убежден, что отправляться на каторгу тебе не хочется точно также, как мне не хочется отправляться на помост», - эту мысль Селестин предпочел не озвучивать, равно как умолчал и о том, что план его, мягко говоря, не продуман. Впрочем, едва ли молодой человек вообще придал этому факту должное значение. Он плавно поднялся на ноги, еще раз прошелся взором по тюремной камере и на мгновение, всего на одно мгновение, упустил парнишку из виду. И надо же было случиться такому, что именно в это самое мгновение юноша решил приступить к воплощению замысла. Истошный вопль огласил тесное помещение и, наверняка, разнесся по всем коридорам, привлекая внимание стражников и заключенных. Селестин резко обернулся и ловко, почти по-кошачьи метнулся к двери, расположившись так, чтобы оказаться прямо за ней, когда надзиратель войдет в камеру. В том, что войдет, у орлесианца не было никаких сомнений. «От такого вопля и мертвые сбегутся, не то, что живые», - невесело ухмыльнулся разбойник, осознавая, что блестящая задумка из-за излишней поспешности может провалиться с треском. Впрочем, в этой самой поспешности разбойник своего случайного напарника не винил, зато успел укорить себя за то, что не обговорил все детали своевременно. «Будем действовать по обстоятельствам и посмотрим, что из этого выйдет». Молодой человек заслышал торопливые шаги, стихшие возле их двери, звон связки ключей и звук отпирающегося замка, вжался в стену и задержал дыхание. Зоркие глаза внимательно следили за вошедшим, за каждым его движением, выискивая слабые места.
Селестину повезло и в этом. Стражник, вероятно утомленный тяжелым днем или не видящий опасности в заключенных, явился без шлема, зато при оружии. Оказался мужчина и не слишком-то осмотрительным, а может попросту испугался, что ценный пленник помрет раньше времени, потому прошел прямиком к несчастному, не соизволив ни прикрыть за собой дверь, ни оглядеться по сторонам. «Кажется, в мире есть справедливость», - подумал орлесианец в этот момент, - «И Создатель совсем не прочь помочь невиновным». Аккуратно, практически бесшумно разбойник выскользнул из своего убежища, толкнул дверь, прикрывая ее, и кинулся на противника до того, как тот, привлеченный тускнеющим светом, повернулся в его сторону.
Бороться со стражником было не просто. Не просто хотя бы потому, что Селестин никогда не обладал большой физической силой и без оружия представлял из себя не такую уж большую угрозу. Впрочем, на его стороне были ловкость, хорошая реакция и право первого удара. Именно это и сыграло орлесианцу на руку. Он напал со спины, сразу вцепился пальцами в чужое горло, стремясь, если не вырвать кадык стражника, то уж точно лишить его воздуха. Мужчина оказался крепким, потому некоторое время пытался сошвырнуть противника, разжать его пальцы, но разбойник лишь увереннее стиснул чужую шею. Спустя некоторое время, надзиратель начал заваливаться на бок, Селестин помог бездыханному телу приземлиться мягко, а после принялся спешно стаскивать с него форму. Когда с раздеванием было покончено, разбойник, начавший облачаться в чужие шмотки, немного опасливо покосился на парнишку и сокрушенно вздохнул. «Если бы я мог, придумал бы что-нибудь более мягкое», - мысленно извинился он перед сокамерником, которому вся эта мистерия причиняла нешуточную боль, отвернулся и, склонившись над телом стражника, оттащил его на один из тюфяков. «Да примет Создатель твою грешную душу», - с этой мыслью орлесианец аккуратно перерезал стражнику горло, избавляя себя и юношу от лишних свидетелей.