От Самсона веяло нестерпимым смрадом, усилившимся, когда красный храмовник подступил вплотную. Каллен сузил глаза, стиснул зубы, терпя эту вонь, дозволяя опустившему до самого дна бывшему сослуживцу, делившему с ним в Киркволле комнату, заполучить иллюзию обманчивого равенства сейчас, мерясь взглядами. Возможно, ему не следовало давать шанс Ралею на ошибку... Но нет. Резерфорд знал, что уже ошибся. Он позволил Самсону руководить собой через гнев - все, что питало красного храмовника теперь, и что было движущей силой Каллена раньше. Ныне, возвышаясь над живым мертвецом, повторяющим уже ранее сказанные слова, командор понимал: он допустил ошибку, поддался, повелся, как мальчишка. Пожалуй, поэтому он не сумел вовремя уйти от удара. Просто потому, что не ожидал его. Хотя нет, враки. Он ждал, он хотел драки, и этот удар стал поводом ответить.
- Угрх, - сделав шаг назад, подняв руку к лицу, к разбитому носу, из которого хлынула кровь, Каллен ощерился, впился взглядом в Самсона. Рука не успела дотянуться до раны, как пальцы сжались в кулак, а кулак резко саданул снизу, под ребра Самсона. Может, красный храмовник и был силен даже без своего драгоценного лириума, но Резерфорд все же знал, куда и как ударить побольнее. Не позволив после этого удара упасть, вмазал ударом куда слабее по щеке. Дыхание участилось, но не стало тяжелым. Ему жутко хотелось продолжить, ведь в воздухе повис запах крови, запал драки с тем, кого он не так давно хотел разнести по этой камере на ошметки.
Сделав еще шаг назад, слыша, как за спиной ропщет солдат, он вскинул руку, делая знак, чтоб открыли решетку. Кровь стекала уже на губы, дышать приходилось через рот. Но ничего. Лекари быстро его подлатают. А вот Ралею придется оставаться один на один с удушающей болью в ребрах и звенящей мигренью в голове.
- Как пожелаешь, - хрипло процедил, жестко хмыкнув. Ему хотелось добить Самсона словами, и это жуткое желание пришлось подавлять мыслями о чем-то более приятном, что так не хотелось приписывать к происходящему. Хорошо, что Эвелина еще далеко, и не узнает о его маленьком проколе. К сожалению, пусть он выпустил наружу часть своего гнева, Каллен понимал: в этой битве, увы, победил не он. А эта груда костей, мяса и предательства.
Он развернулся, выходя из камеры. Взял у солдата какую-то тряпку, прижал к ране. Остановился, обернулся. Самсон так часто говорил о нетерпении к жалости, что это навевало на мысли. Значит, он пытается выжить на гордости? Хах. Что же, его гордость станет его погибелью.
- От меня ты не дождешься жалости. Но знаешь что? Я посоветую проявить к тебе снисхождение. Оставить в живых. Добрые люди любят проявлять милосердие к такому отребью. И остаток жизни ты проживешь в лучших условиях - служа тем, кто испытывает к тебе жалость.
Решетка грохнула, закрываясь, снова отделяя мир от заключенного. Каллен шел в направлении выхода, не оборачиваясь. Пусть он знатно потрепал Самсона, мерзкое чувство собственного бессилия царапало его изнутри, напоминая, какой он все-таки слабак.