Если когда-то Мейллеонен говорила о том, что её поражало своим великолепием Убежище, а затем ещё и Скайхолд, то слова, которое возможно применить к балам в Орлее ещё не придумали совершенно. Ни в одном языке Тедаса не нашлось бы фраз, которыми можно было бы описать тот восторг и тот трепет, который охватил эльфийку на одном из балов орлейской знати, куда она прошла под видом прислуги. Необходимость раздобыть некоторую важную информацию и разведать настроения императорского двора были очень ответственным заданием, но Лавеллан была уверена, что справится с ним не хуже других. С позднего вечера и до раннего утра долийка из-за полумаски наблюдала за веселящейся и такой беспечной знатью, которая, как потом оказалось, только притворялась таковой. Было забавно совершенно случайно узнать, что простота была только игрой. Вернее сказать, частью Игры, но Мейллеонен эту тонкость не смогла постичь после одного короткого рассказа от одной из эльфиек, что довелось провести в такой атмосфере гораздо больше времени.
Широта праздника по какому-то совершенно нелепому поводу была колоссальной. Бальная зала в тот вечер была полной и пары кружились, выписывая на паркете замысловатые фигуры, понятные только им одним. Лавеллан с любопытством наблюдала за ними, прислушиваясь к разговорам этих чудных шемов в забавных масках и платьях, расцветка которых могла напоминать только дикие яркие цветы где-то там, куда ещё не ступала нога шема. Несколько раз долийка непостижимым образом умудрялась находить довольные парочки, спрятавшиеся по углам и тёмным комнатам, куда мало кто заходил. И всякий раз краснела, выбегая обратно. Благо под полумаской и в сумраке смущение её не было заметно. Только за это она была готова простить орлейцам их причуды и необходимость скрывать собственное лицо перед всеми. Та же бывшая служанка, разъяснившая уже после бала какие-то мелкие моменты, перед походом туда старательно замазывала каким-то непонятным кремом валласлин долийки. Лавеллан была готова возмущаться, когда увидела в зеркале чистое бледное лицо, но успокоилась, узнав, что эта деталь могла выдать с головой в первые же секунды. И сразу же поблагодарила за заботу и почти пожалела о собственной глупости.
Принести что-то новое из слухов Мейллеонен так и не смогла: либо знать ещё предпочитала обсуждать старые сплетни, которые круг за кругом обрастали всё новыми и более пикантными подробностями, либо в свете ещё не случалось ничего выбивающегося из привычного ритма жизни дворянства. Зато впечатлений у долийки было слишком много, чтобы просто молчать. Соласу она предпочла не мешать своими разговорами, если можно назвать словом «не мешать» ежедневные короткие визиты с очередной порцией тех вкусных пирожков из таверны и небольшим кувшином чего-то приятно пахнущего ягодами из кладовки таверны. Официантка говорила, что это морс. Мейллеонен предпочитала не спорить, а благодарить её парой монет и добрым словом.
Зато под раздачу впечатлениями попали остальные разведчики, которым она с горящими глазами рассказывала обо всём, что только удалось увидеть и услышать. Даже показала собственную маску, бережно сохранённую среди небольшого количества личных вещей. Долго рассказывала о причудливых узорах на платьях знатных дам и о том, что у виновницы торжества в прическе было слишком много перьев, которые потом пришлось собирать по всему залу. Впрочем, и им она надоедала недолго, а ушла через несколько дней после возвращения из Вал Руайо на долгую прогулку куда-нибудь совсем далеко. Свистящие пустоши оказались неплохим выбором и разительно отличались от великолепия цивилизованного мира. И именно из-за дикой природы, которая не хотела мириться с присутствием человека или эльфа, или гнома, или кунари, Мейллеонен не ложилась спать: слишком уж беспечно было бы поступить так, зная, что на костёр могут приползти ящеры. Отвадить их удавалось только после короткой драки, а потом те предпочитали уходить и не связываться, спасая собственные шкуры.
В последний час ящеры не показывались и Лавеллан позволила себе отвлечься, повторяя чуть в стороне от лагеря те танцевальные па, что видела на балу. В её исполнении это, должно быть, выглядело жутко смешно, но она раз за разом пыталась сотворить одну сложную фигуру и окончательно бросила пытаться только тогда, когда перестала чувствовать пальцы рук.
— Солас, а зачем орлейцы носят эти маски? — задаёт она неспящему эльфу вопрос, который мучал уже давно. — В них же совершенно неудобно. Не видно ничего и дышать сложно.
Она уже вернулась обратно и протягивает руки к костру, довольно улыбаясь возможности наконец-то согнуть и разогнуть пальцы.
— Зато у них платья красивые. Только камней слишком много. Они слепят и отвлекают на себя всё внимание, а когда пары танцуют, то нельзя понять, где кто, — вспоминает Мейллеонен. Первое торжественное событие, на котором удалось побывать, и столько впечатлений, что всю оставшуюся жизнь делиться ими будет. Даже сейчас, хотя и обещала себе, что к Соласу с этим приставать точно не будет, удержаться не смогла.

Отредактировано Мейллеонен Лавеллан (2015-06-30 23:06:02)

Мейллеонен делает в воздухе одной рукой непонятный жест, очерчивая контур платья одной из дворянок: туго затянутый корсет, пышная тяжёлая юбка и длинный шлеф, который та постоянно подбирала и старалась ходить так, чтобы никто на него не наступил. Тонкая ткань, такая воздушная и, кажется, прозрачная, но множество слоёв не дают этого понять. Лавеллан почти представляет, как проводит рукой по этому платью с щедрой россыпью драгоценных камней, изображающих птиц. Мягкая, нежная, того и гляди порвётся из-за неумелого движения завороженной эльфийки.
Долийка опускает руку обратно к теплу, грея пальцы и перевязанные ладони. Слишком уж прохладно было в этой местности по ночам, и от костра нельзя надолго отойти, чтобы отвлечься на воспоминания и свежие впечатления. На движения пар в танце, когда музыка звучала особенно громко и торжественно, подчиняясь правилам орлейского двора, но подчиняя себе всех в этом танце. Ни единого лишнего движения, чёткие выверенные до мельчайших деталей фигуры, по велению музыки воплощающиеся в жизнь. Единство музыки и шемленов, завораживающее своей красотой и слепящее роскошью, к которой те так привыкли.
— Мода? — Лавеллан начинает смеяться и закрывает рот ладонью, чтобы не разбудить спящих. О, это был забавный вопрос. Такой же забавный, как и наряды орлейцев. — Нет-нет, их мода слишком... Она просто слишком. Во всём. Как они только могут так непринуждённо танцевать в этих платьях, которые похожи на шкатулку с драгоценностями всей семьи. Будто собрали всё, что у них есть, и повесили на свои наряды. Глупо.
Она качает головой и улыбается. Нет, платья абсолютная ерунда. Они могли бы впечатлить, если бы не были переносными хранилищами с сокровищами конкретного рода. Если бы за блеском камней можно было бы увидеть хотя бы немного чего-то настоящего: тканей или кожи дворян. Но они прятались за этим блеском, лгали и играли в Игру. Это выглядело столь глупо в глазах Мейллеонен, которая предпочитала практичность красоте. Пожалуй, она смогла бы назвать только один плюс всех этих нарядов: можно было не бояться, что удар кинжалом тебя убьёт. Он просто сломается или не достанет до тела, из-за всех этих нагромождений.
— Танцы гораздо интереснее, — с горящими глазами признаётся Мейллеонен, — Всё чётко, ровно, но вместе с этим слишком красиво, чтобы быть похожим на правду.  Зал гудит, но этого почти не слышно за игрой музыкантов, а пары изящно двигаются в танце. Все вместе в одной и той же позе.
Долийка замирает, вспоминая атмосферу столичного бала. Слишком много впечатлений для одной эльфийки, слишком много. Жаль, что отступника там не было. Было бы легче объяснить, что именно так удивило и понравилось. Мейллеонен хмурится, пытась подобрать слова, и озаряется простой догадкой.
— Ты видел балы в Тени? — спрашивает она у Соласа, — Должно быть, все шемские балы столь красивы и зрелищны. Со всей этой напряженной атмосферой, которую они хотят разбавить своей показной лёгкостью и непринуждённостью.
В Вал Руайо этого почти нельзя было заметить, а уж ей, неискушенной свидетельнице этого великолепия, тем более невозможно. Ей объяснили потом, но впечатления этот рассказ не испортил, а только усилил.

Лавеллан медленно разминает пальцы и заново перевязывает ладони. Ночью было слишком холодно и лучше не отходить от костра надолго, если не хочешь задубеть, а утром еле разогнуться, поднимаясь с земли. И ещё целый день жаловаться на боли в спине и суставах. В палатках было теплее, и Мейллеонен уже раздумывает над тем, чтобы пойти лечь спать, раз уж ящеры давно не показываются. Нужно же и этим тварям когда-то спать. Или они просто смирились с тем, что рядом стоит лагерь и никуда не собирается пропадать.
Но её сбивает с этой мысли короткая фраза Соласа. Непривычно короткая, но такая искушающая. Больше, чем его обычные монологи о Тени, Завесе и магии.
Неужели это было так просто: посмотреть на бал в Тени? Побывать там и почувствовать хотя бы отголоски старых эмоций, которые хранились и повторялись раз за разом в своеобразном круговороте из воспоминаний? Увидеть лица и услышать эхо голосов тех, кого уже давно нет в живых, тех, чей род так же, возможно, прервался. Это столь интересно и необычно. Мейллеонен не рассматривала возможности Тени ещё и с этой, более приземлённой стороны. Да и зачем, если ещё несколько недель назад ей было интереснее получать новые знания, которые могли быть давно забыты или неверно поняты. Или те, которые не были найдены. Но те, которые можно было найти в Тени, если постараться или если знать того, кто мог подарить эти знания.
Лавеллан удивляется неожиданному предложению, замирает, вспомнив, что уже случалось с ними вдвоём в Тени, но решает рискнуть. Кто запретит ей согласиться и посмотреть на ещё один бал из чужих воспоминаний? Это действительно должно было быть великолепное зрелище, особенно для той, которой просто не с чем сравнивать. В ночи этого не было бы видно, но Мейллеонен готова прыгать как девочка от радости и предвкушения.
Множество эмоций, необычные и дорогие наряды, атмосфера бурного праздника и одновременно с этим сдержанность каждого, кто находится в бальной зале. Это было так завораживающе и впечатляюще. Конечно же Лавеллан не будет отказываться ни за что.
— Хочу, — только и говорит она, вспоминая всю яркость орлейского двора. Очень хочет. Кому угодно бы и что угодно продала бы сейчас, лишь бы посмотреть и оказаться хотя бы в Вал Руайо ещё раз. Каким угодно демонам или тому, кто долгое время играл роль страшной сказки для любопытной Первой. — Пожалуйста, покажи.
Если тот бал, на котором ей удалось побывать, простой, то что же такое может показать Тень? Что ещё может быть прекраснее того, что уже видела Лавеллан? И как только Солас может так просто говорить о подобных зрелищах, если они так очаровательны.

Мейллеонен быстро заматывает левую руку обратно, уже не заботясь о том, чтобы было максимально удобно и выглядело опрятно. Как будто сейчас это было столь важно! Тонкие пальцы Лавеллан дрожат от предвкушения и радости, которую скрыть было невозможно. Долийка до последнего боялась, что Солас откажется от своих слов или переведёт разговор на другую тему. Всё же это было слишком необычное предложение.
Лавеллан подкидывает в костёр несколько веток, чтобы огонь не погас слишком рано, оставив после себя только теплые угли и золу и ни капли возможности быстро согреться. Проснуться с ледяными руками и стучащей от холода челюстью не хотелось. Хотя это точно было бы весьма забавное зрелище. Долийка ещё мгновение греет будто в последний раз руки, словно желает забрать у огня как можно тепла, а затем медленно присаживается рядом с эльфом, опираясь спиной на бревно, как и он.
— Вдвоём теплее, да? — шутит она. В её словах была доля правды: подростками они с братом так и спали в лесу, бок к боку, чтобы было теплее и не так страшно. Родная рука где-то рядом успокаивала лучше всяких заклинаний и помогала быстрее уснуть, отгоняя всякие кошмары. Мейллеонен легко улыбается этому воспоминанию, чувствуя, что сон, с которым так долго сегодня пришлось бороться, наконец начал одерживать безоговорочную победу. Долийка зевает, прикрывая рот ладонью, и закрывает глаза. Они же в Тень собрались, а не у костра легенды рассказывать. Хотя Лавеллан с удовольствием пересказала бы Соласу те, что помнила лучше остальных и который hahren повторял от случая к случаю, поучая юных охотников и Первую клана. А ещё больше ей хотелось бы рассказать о том празднике, на котором удалось ей побывать, но который по мнению эльфа был слишком далёк от настоящей роскоши.
— Не шевелись, — чуть ворчит она, когда голова сама склоняется в сторону почти на чужое плечо. А память услужливо подкидывает слова колыбельной. — Tel'enfenim, da'len irassal ma ghilas. Ma garas mir renan ara ma'athlan vhenas.
Последние слова Лавеллан еле шепчет, поддаваясь то ли своему собственному сну, то ли чужому искусному заклинанию, призванному усыпить медленно и незаметно. Ей было всё равно.

Врала, врала. Сколько раз за последнее время она могла поймать саму себя на лжи? Много, слишком много раз, но ведь врала из-за того, что не знала. Да и не могла никак знать. Не было для Лавеллан ничего красивее Орлея со всей его пёстростью, любовью к вниманию и желанием каждого быть лучше, забраться выше и укрепиться на самой вышине, откуда вид ещё ярче. Не было, пока не увидела этот сон. Ведь сон же, потому что не могло никогда так красиво быть ни в одном городе, ни в одной стране. Завороженная стоит и не верит своим глазам, только медленно крутит головой и ничего не понимает. Задать бы вопрос о том, где они? Когда это происходило и с кем? Но не может. Только удивляется и молчит.
Мейллеонен как в дурмане подходит ближе к Соласу и опирается на него, боясь лишний раз вдохнуть. Или же это тугой корсет не даёт? Первая не может разобраться в собственных ощущениях, дав волю восторгу и удивлению. Долийка даже ткань юбки не трогает, а так хочется провести ладонью по тёмной ткани, отливающей глубоким синим, ощутить её под тонкими пальцами, понять окончательно, что она настоящая. Но страшно: порвётся от неумелого движения и испортится одежда. Забыла совсем, что это всего лишь сон, воспоминание, иллюзия. Растает и нет его, только мысль в голове останется о том, что видела в Тени. Разве такое может просто так исчезнуть, если оно должно жить.
Она почти не понимает вопрос, хмурится, кусает губу. Только потом смущается и кивает. И торопливо добавляет, краснея ещё сильнее.
— Солас, я не умею танцевать, — шёпотом признаётся Лавеллан. Хотя бы в этом честна сама с собой. Еле дышит, но, Создатели, какой же красивый сад. Собственные эмоции казались столь сильными, что будто заглушали всё остальное. Позволяли видеть чужой сон, но не давали почувствовать тех, кто был в этом сне. А их было много, но ни на ком Лавеллан не могла сфокусировать взгляд. Будто гости тенями проходили мимо, сливаясь друг с другом в едином вихре красок. Даже лица не давали разглядеть, только острые уши мелькали. И разные голоса, серебристый смех, тонкий звон — всё звучало слишком громко, удивляло, манило посмотреть ещё раз внимательно на тех, кто был совсем рядом. Только руку протяни и схватишь призрак.
Пёстро. Ещё пестрее, чем в Вал Руайо, даже глаза заслезились. Или это не поэтому?

Медленно идти рядом и смотреть по сторонам, продолжая с каждой секундой удивляться всё больше и больше. Поймать себя на том, что пытаешься пальцами поймать ткань чужого платья, чтобы точно быть уверенной в реальности происходящего. Попытка поймать призрак была заранее обречена на неудачу, и Лавеллан кажется, что она слышит звонкий смех увернувшейся от чужого прикосновения остроухой тени. Но забывает об этом, отвлекаясь на богато украшенный зал. На золотые колонны-деревья, у которых стояли те, кто не танцевал, на замысловатое переплетение ветвей под самым потолком и музыкантов, у которых можно было разглядеть те инструменты, которые Мейллеонен не видела никогда в жизни и вряд ли смогла бы поверить, что такие вообще могут существовать. Лавеллан смотрит по сторонам, не думая о правилах приличия, которые стоило бы соблюдать. Это сон, необычный сон, кому есть дело до правил и её внимательного взгляда, который скачет с одного на другое.
— Даже танцевать, — эхом повторяет долийка, наблюдая за парами в центре зала. С этого ракурса это выглядит совершенно иначе. Стоять рядом, находиться почти в самой середине... Не похоже на то, как в Орлее она наблюдала за всеми с балкона, чуть оперевшись на перила, когда рядом никого не было или в тени возле стены, когда уставшие дворяне поднимались обратно, чтобы передохнуть и поговорить друг с другом, не забывая об Игре. Ощущение почти противоположны. Сейчас ей казалось, что она становится центром чего-то важного и забывает об Орлее, готовая согласиться, что тот праздник был слишком простым.
— Всего на один? — улыбается долийка, приседая в реверансе. Такая знакомая музыка и такие незнакомые танцы. Что-то никогда не меняется, что-то меняется постоянно, но цель остаётся одна: веселье. — Одного танца мне будет мало.
Слишком мало, если она уже увлечена музыкой, движениями других пар и их лёгкостью и изяществом. Сразу видно, что происходящее не более чем сон, но раз так, то стоит выспаться как следует. И увидеть и запомнить как можно больше. Получится ли повторить хотя бы часть этих узоров наяву, используя те материлы, что были под рукой? Кусок угля из костра и обрывок бумаги, чтобы неумело зарисовать на память.

Лавеллан смущается, не ожидая подобного ответа, и делает неуверенный шаг вперёд, следом за эльфом. Мейллеонен очень боялась запутаться в ногах и оступиться, испортить танец своим неуклюжим движением. Позволяет Соласу вести в танце, полностью ему доверяя и всё ещё не веря в то, что в Тени возможно всё. Пусть даже сам этот бал должен был окончательно убедить её в том, что невозможного почти нет. Она не умеет танцевать те танцы, что были популярны у шемленов, но восхищалась ими, потому что те были так не похожи на развлечения долийцев. Здесь было меньше сильных эмоций, которые шемы предпочитали скрывать, отдавая главенство разуму. Для Лавеллан танец был способом расслабиться и отдохнуть в те редкие моменты, когда такой шанс выпадал в праздники долийцев. Мейллеонен плохо понимает, почему для шемов любое событие может стать праздником, но их способы праздновать ей нравились.
Долийка прикрывает глаза, пытаясь почувствовать музыку, чтобы суметь двигаться пусть и медленно, но гораздо легче и не бояться сделать что-то неправильно. Её вечный страх, через который уже давно стоило перешагнуть.
Когда мелодия замедляется, а Солас обнимает несколько крепче, она порывается отстраниться. Слишком непривычно чувствовать чью-то руку на талии, лежащую столь уверенно и, возможно, немного нагло. Мейллеонен не может отрицать того, что ей это нравится. Но признавать окончательно почему-то боится и прячет лицо от его взгляда, стараясь придумать ответ.
Она ведь даже и не думала, что это может быть реальное место, просто пропавшеее однажды с карт по какой-то обязательно сложной и важной причине. Иначе бы такие красивые здания стояли бы до сих пор. Разве может подняться рука у кого-то, чтобы разрушить подобное? Только у невежды и варвара, который не видит сложности работы и всей тонкости мастерства архитектора.
— Разве это место могло существовать наяву? — спрашивает она в ответ. — Оно похоже на красивую историю у костра, от которой все засыпают под голос рассказчика и представляют себе самое красивое, что только можно придумать.
Оно и для неё станет сном, который будет приятно вспоминать тёмными вечерами, когда нет никаких важных дел.

— Это глупо, — шепчет Лавеллан, думая о том, что такие воспоминания найти невозможно. Слишком уж давно всё это происходило. Будет ли помнить Тень, хранить эти минуты как урок, как напоминание о том, к чему им, ныне живущим, стоит стремиться? Помнит, делится, бросая зерно сомнения: а было ли, существовало ли это место? Пусть даже и танцуют вокруг эльфы или только эхо тех эльфов, но можно ли этому верить, если Тень знает почти всё, смешивая между собой эмоции многих и создавая из этого узор, подобный тому, что был на полу и потолке зала.
— И невозможно, — добавляет долийка, закрывая глаза. Если она попробует хоть кому-то рассказать о том, что именно видела в этом сне, то никто не поверит. Засмеют, а может и решат, что рассудком повредилась, слишком тяжелую ношу решила на себя взять, когда в ученицы к Дешанне попала. Вот и бредит сказками и наяву, и во снах только о них и думает. Нет, клан не будет смеяться над той, которая всегда помогает и рассказывает детям легенды, развлекая их и обучая одновременно. Для них это тоже важно, нельзя сомневаться в собственной догадке. Простой, очевидной, лежащей на поверхности.
— Арлатан, — говорит Мейллеонен с еле слышным сомнением в голосе. И повторяет ещё раз, но громче и глядя прямо на Соласа. — Арлатан.
Уже намного увереннее звучит это слово, и долийка сама не понимает, почему так долго размышляла.
— Прости меня, я плохая ученица. Очень плохая, — ей стыдно, что не смогла догадаться сразу, где они сейчас. Что сомневалась в своей догадке и считала её слишком наивной. — Пожалуйста, давай выйдем в сад к фонтану. Душно.
Как он тогда сказал: легко попасть под влияние чужих эмоций? Почти попала, раз так дурно становится, что ноги не держат. Вокруг слишком много теней, призраков, тех,  чьи голоса уже давно не звучат. Голова и так кругом идёт от эмоций, а ещё он рядом. Будто дразнит танцем, издевается. Мейллеонен снова закрывает глаза, ругая корсет на платье.
— Прости, придётся закончить танец, — извиняется эльфийка ещё раз.

Она благодарно улыбается, когда большинство пар пропадает из зала, а они вдвоём идут к выходу. Конечно, вокруг всё было ненастоящим, она помнила об этом, но всё равно стало гораздо легче дышать без всей этой толпы. Лавеллан никак не могла привыкнуть к тому, что её небольшой клан был действительно небольшим по меркам других рас, которые постоянно держались рядом большими толпами и считали это абсолютно нормальным. В этом зале теней хватило бы на несколько кланов, если не на десяток. И когда они пропали, она почувствовала облегчение и ей на секунду показалось будто только что закончился Арлатвен. Даже эльфийская речь затихла и стала похожа на далёкий шепот: знаешь, что говорят, а разобрать нельзя.
В саду было свежо и гораздо лучше, чем в бальной зале. Кажется, ещё с первой минуты им стоило задержаться здесь подольше, чтобы любопытная Лавеллан могла рассмотреть всё как следует. Первая прикрывает глаза, вдыхая полной грудью и радуясь ощущению прохлады на коже. Эльфийка прячет руки за спиной (от кого только нахваталась), немного теряясь, когда не чувствует кинжала на привычном месте, но затем вспоминает, что ему тут совершенно нечего делать и успокаивается.
— И так просто лишить себя возможности провести ещё какое-то время в Арлатане? — эльфийка качает головой. — Ну уж нет, так скоро я просыпаться не хочу.
И возвращаться обратно в пустыню, где днём было слишком душно, а по вечерам от тепла оставались жалкие крохи и приходилось держаться поближе к огню, чтобы не стучать зубами, она тоже не хотела. Точно не сейчас, когда ей кажется, что они оказались здесь совсем недавно. Любой эльф в такой ситуации предпочёл бы совсем не просыпаться, если бы только был выбор.
— Как тебе удалось найти этот вечер? — спрашивает она, после небольшой паузы. — И где?
Это действительно было интересно: неужели где-то ещё сохранились столь древние эльфийские руины, которые ещё не были найдены её народом или шемами, любящими совать свой нос туда, куда им не следует и портить чужое наследие. Когда всё закончится, Лавеллан хотела бы принести ещё больше пользы своему клану и попытаться самой найти подобную редкость.
— Пойдём к фонтану, — предлагает она, когда взгляд в очередной раз обращается к этому чуду, от которого почти невозможно оторвать глаз.

Отредактировано Мейллеонен Лавеллан (2015-07-08 21:23:49)

Во истину, многим очень сильно везло, раз получалось находить подобные редкости, как развалины Арлатана полные воспоминаний о прошедших днях. Все долийцы хотели бы себе хоть каплю подобной удачи, чтобы попытаться вернуть утраченное наследие древних эльфов. Мейллеонен и сама бы с удовольствием поучаствовала в подобной авантюре по заполучению тайного рецепта привлечения к себе капризной фортуны и только потом ещё усерднее стала бы искать то, что давно было забыто. Долийка в очередной раз задумывается о том, где только мог побывать Солас и как много он видел в своей жизни. В Тени или нет — это было второстепенно, важнее были знания, полученные с опытом странствий по континенту. Ей бы хотелось не иметь обязательств перед кланом хотя бы на какое-то время, чтобы можно было отправиться куда-нибудь ещё и без поручений или полупокровительства Инквизиции. Но оставить свой клан совсем Мейллеонен не могла: слишком уж любила каждого из них, чувствовала, что нужна им, а особенно брату и Дешанне. И она обязательно вернётся к ним уже мудрее, чем когда покидала клан.
Долийка осторожно подходит ближе к воде, подставляя лицо и руки под мелкие холодные брызги. Платье её волнует сейчас в последнюю очередь. Да и не случится с ним ничего серьёзного от мелких капель, только намокнет немного, но и высохнуть тоже всегда успеет, если было частью этого воспоминания и подчинялось воле тех, кто видит сон.
— Тень была иной, потому что каждый житель Элвенана был магом? — ей любопытно, хотя связь магов и Тени и так очевидна. Тогда магов не боялись, не пытались их спрятать в высоких башнях как можно дальше от остальных людей. Сейчас всё изменилось, а магию, столь естественную для Мейллеонен как способность дышать или видеть, предпочитают клеймить позором для любого дома. Не удивительно, что Тень изменилась. — Или есть какая-то иная причина?
Она задумывается на секунду об одной из легенд о запертых в Тени Создателях, но мысленно отметает эту версию. Разве это событие могло поменять Тень? Нельзя быть уверенной ни в чём, но в это верить точно не хотелось.

Мейллеонен встаёт чуть боком, слушая объяснения эльфа, но больше любуясь его костюмом, который так и не удалось до этого толком разглядеть. Одежда действительно могла изменить любого, преподнести с другой стороны и заставить обратить внимание на иные детали. Эльфийка думает, что если бы кто-то в Инквизиции увидел Соласа таким, какой он стоит здесь и сейчас, то с трудом бы признал в нём мага-отступника, который любит поговорить о Тени и Разрывах. Одеяние времён Арлатана смотрелось на нём крайне органично, но добавляло ещё больше серьёзности и чуть-чуть строгости. Так и хотелось растормошить эльфа, напомнить о том, что он показывает бал, праздник, который должен затмить, да и уже затмил для неё Орлей. Разговор о Тени, о былом долголетии эльфов и их особенных способностях, которые нельзя понять так просто — всё это могло подождать до утра. Наяву они ещё успеют поговорить и об этом, и о многом другом.
Лавеллан протягивает руку вперёд к воде и, намочив ладонь, поворачивается лицом к эльфу и брызгает на него водой, целясь больше на одежду. Ребячество, поступок совершенно не для той, которая должна быть мудрой и терпеливой для своего клана и окружающих, но она не смогла удержаться.
— Прости, но ты сейчас слишком серьёзный, — смеется она. — Это же бал в Тени. И он ещё идёт. Вернёмся обратно или...
Она подходит ближе и чуть приседает в реверансе.
— Мы можем дотанцевать здесь. Пока ещё есть немного времени и не надо просыпаться, — она чуть наклоняет голову набок. Ещё один короткий танец стал бы для Лавеллан приятным завершением этого сна, если им потом придётся проснуться в пустыне, где вокруг почти нет ни одной живой души. — А когда будем в Скайхолде, я ещё спрошу у тебя о магии и Тени, но не сейчас.
Честно спросит, даже без всяких танцев, если говорить без утайки. Кажется, оба это знают, потому что Лавеллан слишком любопытна и вопросы в её голове никогда не иссякнут. Но разве она может противиться собственному желанию получить в подарок ещё один танец, раз уж прошлый пришлось прервать по её же вине? Разумеется, нет, и именно поэтому просит и смотрит с улыбкой на лице.

Поцелуи в Тени становились приятной традицией, которую стоило бы окончательно закрепить и придерживаться всякий раз. Лавеллан задумывается о том, сколь нагло будет озвучить эту мысль и почти потребовать её выполнения, но Солас уже приводит свою «угрозу» в исполнение. Приятную угрозу, стоит отметить. И Мейллеонен не спешит говорить что-либо, отвечая на поцелуй, которого давно ждала.
Второго танца она ждала не меньше, но зелёное небо явно не было частью этого воспоминания. Этот знакомый оттенок точно не мог сулить ничего хорошего и виноватый взгляд Соласа только подтверждает догадку Первой.
— Жаль, — грустно улыбнулась долийка. Демоны решили вмешаться на самом приятном моменте, не давая даже начать движение. — Буду должна тебе танец.

Просыпаться было тяжело, но точно необходимо, если рядом был Разрыв и демоны. Мейллеонен была уверена, что не находила сама в пустыне ещё ни одного и только поэтому спокойно ставила палатку и опасалась только ящеров, но расстояние в Тени и расстояние в реальном мире — величины несколько разные. А это значило, что демоны и сопутствующие им неприятности действительно могли быть где-то недалеко.
Лавеллан медленно открывает глаза, чувствуя, что что-то точно не так. И самым большим «не так» было то, что она заснула положив голову на плечо Соласа. Это было бы вполне нормально и ни чуть не смутило бы её, если бы подобное произошло где-то вдали от посторонних. Но сейчас... Словом, Лавеллан надеялась, что кроме них ещё никто не просыпался. Небо ещё было тёмным и это было вполне вероятно. Кажется, остальные ещё смотрели приятные сны и не видели двух спящих возле костра эльфов.
Мейллеонен поднимает голову с чужого плеча и чуть смазанно целует Соласа в скулу.
— Прости, тебе, наверное, было неудобно, — виновато говорит она, приподнимаясь. — Спасибо за этот сон, Солас.
Им сейчас точно стоило окончательно проснуться и начать заниматься более важными делами. Вон, например, огонь горит не так сильно, как должен. Надо бы подкинуть ещё несколько веток, чтобы пламя не погасло до рассвета.

Солас будто читал мысли и уже сам занялся костром. И хотя Лавеллан очень не хотела, чтобы эльф куда-то уходил, но им действительно стоило заняться более важными делами, чем сны или болтовня о магии. Мейллеонен спешно поднимается с песка и начинает переплетать растрепавшиеся волосы. Весьма удобное занятие, если пытаешься придумать, что ещё такое можно сложного и необходимого сделать, чтобы взбодриться. Но костром уже занялись, вода в лагере была, еду готовить слишком рано, а ящеры предпочли спрятаться и отдыхать. Скучно.
Первая еле сдерживает зевок и поправляет волосы в последний раз. Стоило ещё проверить, всё ли на месте, но быстрого взгляда, окинувшего весь небольшой лагерь, было вполне достаточно, чтобы понять, что всё на месте. Даже посохи лежат там, где и были оставлены. Эльфийка хотела было указать Соласу на то, что его оружие лежит в состоянии близком к разобранному, но её прерывает второе неожиданное предложение за сегодняшнюю ночь.
— Настоящем балу? — недоверчиво переспрашивает долийка. Кто их туда позовёт? Кто её туда позовёт, потому что у эльфа ещё были какие-то шансы получить приглашение. Она мельком вспоминает о том, что в последний раз, когда веселились все, эльф предпочёл отсидеться как можно дальше от всей толпы. Чтож, даже с его не любовью посещать подобные мероприятия, возможность оказаться на балу без обмана и каких-то хитрых манипуляций у него точно была. В отличие от неё.
— Я говорила про Тень, — пытается хоть как-то оправдаться и наконец найти для себя тысяча и одну важную причину, по которой учится танцевать в пустыне не было лучшей идеей. Но в голову ничего не идёт, кроме мысли о том, что, как и в случае с балом в Тени, упускать шанс нельзя. — Ох, ладно. Но не говорит потом, что я безнадёжна или не предупреждала тебя, что совершенно не умею танцевать.
Она и подумать не могла, что этот долг потребуется отдавать столь скоро, но принимает предложение и подходит ближе. Наверное, ещё во сне стоило уточнить все сроки, но сейчас уже было поздно метаться и отказываться. Ведь давала слово сама и никто не принуждал.
Недоверчиво кладёт свою ладонь в протянутую руку и не имеет ни малейшего представления о том, что должно следовать дальше. Вернее, не помнит, хотя и в Орлее, и в Тени всё видела неоднократно.