Как выглядит тьма? У нее много глаз. У нее чарующий и жуткий голос, и ледяные руки. У нее паучьи лапы и липкая паутина страха. Она глядит своими чудовищными глазами прямо в душу, разрывая ее на кусочки, разбивая на тысячи осколков. Забирает жизнь каплю за каплей, вытягивает ее, высасывает. Тьма почему-то отливает зеленью, а страх, бесконечный страх, кажется серым. Тьма бездонна, и душа, запутавшаяся и потерявшаяся, бесконечно падает вниз, ниже и ниже, где уже нет ни зелени, ни глаз. И это еще страшнее, еще безумнее. Отнимает последние остатки душевного равновесия, забирает последние силы для борьбы. Из нее не вырваться, не выплыть, не спастись. И это будет даже хуже, чем смерть, хуже, чем забвение. И Максвелл падает, падает вниз, мечется в поисках спасения, но от глаз, бесконечно чудовищных глаз, не спрятаться, не скрыться. Тьма смотрит. Наблюдает. Ждет. Максвелл кричит. Кричит и не слышит своего голоса, ему страшно, страшно, как никогда. Его сковывает этот ледяной, бесконтрольный и липкий страх. Максвелл борется с ним, тянет руки вверх, но в этот раз нет протянутой ему руки помощи, и он погружается все глубже, бесконечно глубоко, пока сознание не оставляет его.

Тревельян вновь приходит в себя через бесконечность от чьего-то крика. Вокруг уже не было ничего, что привиделось ему ранее. Или это был сон? Или сном было то, что происходит сейчас? Макс стоял в смутно знакомом помещении, перед ним были двери. Кажется, отсюда шел звук, что разбудил его? Мужчина заторможенно поднимает руку – она светится зловеще-зеленым светом – и толкает створки. Он уже видел то, что происходило в зале. Пожилая женщина. Она звала его на помощь, а дальше… Зеленый свет затопил комнату, и Максвелл не увидел, кто был напротив нее, не понял, что произошло. Левую ладонь пронзило болью, и он хрипло вскрикнул, теряя сознание. Или же… просыпаясь? Тревельян открыл глаза и понял, что смотрит в потолок, свет оказался болезненно ярким, и он сразу же зажмурился. Сердце бешено колотилось, горло пересохло, а левую руку пронизывала боль. Неприятно, но терпимо. Мужчина глубоко вздохнул, понимая, что чувствует что-то еще. Что-то теплое и мягкое касалось его щеки. Пахло целебными травами и чем-то еще, едва уловимым и смутно знакомым. Макс снова приоткрыл глаза и сразу же понял, что освещение на самом деле не было ярким, просто изначально показалось таковым. Мужчина глубоко вздохнул и перевел взгляд с потолка, ниже, на стены, и на источник шорохов и дыхания, которые он начал слышать чуть ранее. Рядом с ним сидела девушка и гладила его по щеке. Приятно. Максвелл поморгал, фокусируя взгляд, и только затем осознал, что эта девушка – Эвелина. Его кузина. Живая и, кажется, здоровая. Вот только взгляд грустный и обеспокоенный, а веки чуть припухшие, словно она только недавно плакала.

Тревельян слегка усмехнулся пересохшими губами и снова прикрыл глаза, боясь поверить в то, что только что увидел. Ведь он хоть и почти ничего не помнил из того, что произошло на Конклаве, кое-что… Кое-что он не мог забыть, как бы не хотел. До сих пор он отбрасывал эти мысли, ведь было не до них, надо было Брешь закрывать да жизнь свою спасать, но теперь… Максвелл закусил губу: он помнил. Помнил радость встречи с его родной старшей сестрой, помнил ее улыбку, а потом… ее не стало. Он помнил, что сказала Кассандра: все, кто был на Конклаве, погибли. Все, кроме него. И Тревельян чувствовал свою вину. Вину за то, что все они умерли, а он выжил. Его сестра, его любимая сестра так же была там… Но, Макс был уверен, что и Эвелина, что отстала и должна была придти на Конклав позднее, погибла. Маленькая кузина, тихая и светлая. Он думал, что и ее не стало, но вот – она сидит рядом и смотрит обеспокоенно, хотя это ему нужно было бы беспокоиться о ней. Максвелл глубоко вздохнул и вновь открыл глаза. Вряд ли стоило сейчас показывать, что творится на его душе, ведь Эви и без того напугана и расстроена. Мужчина взял себя в руки и сел на кровати. Голова закружилась, но почти сразу же пришла в норму. Он чувствовал себя на удивление хорошо, хотя и дико хотелось пить. Причем не воду, а что-нибудь покрепче. Но все это потом. Сначала – кузина. Максвелл слегка улыбнулся девушке, откашлялся и задал вполне очевидный вопрос:

- Ты в порядке? Не ранена? – Тревельян понимал, что теперь отвечает за свою младшую двоюродную сестру больше, чем когда либо, теперь, когда его родная сестра… Макс тряхнул головой, отгоняя лишние мысли, протянул руку, правую, и осторожно коснулся ее щеки. – Я не сплю ведь? Ты жива? – в тихом хриплом голосе прозвучала неподдельная надежда, что все это не сон. Мужчина все же не выдержал и схватил Эвелину в охапку, стискивая в объятиях. Да она была теплой и живой, если только все происходящее не было очередным кошмаром, и тонкая фигурка девушки не обратится сейчас в дым…

Боль. Холод. Страх. Это было то, что чувствовал Максвелл тогда, возвращаясь по снегу туда, откуда ему ранее посчастливилось выбраться. Храм Священного Праха. Именно там состоялся Конклав, именно там должна была закончиться бессмысленная война магов и храмовников, именно там было несколько Тревельянов, в том числе и его старшая сестра, что была на стороне отступников. И именно там все пошло не так. Взрыв, множество смертей, их было так много! В голове осталось смутное воспоминание о тьме, зелени, кошмарах и – женщине, что спасла его. Почему именно его? Почему из всех, несомненно, более достойных людей и нелюдей на Конклаве, спасся именно он? Почему не его сестра, почему не Главная Жрица? Почему? Максвелл задавался этим вопросом все время с того момента, как пришел в себя в тюрьме. Он был скован, жив, а его ладонь светилась неприятным зеленым цветом и болела. И он совершенно не знал, что будет дальше, и, пожалуй, даже рад был, когда его буквально за шкирку потащили закрывать разрыв на месте остатков храма. У него была цель, он мог помочь, он мог как-то загладить свою вину за то, что именно он выжил из всего множества людей. И он смог помочь! Самый главный разрыв оказался закрыт, а метка на руке перестала расти, как и Брешь в небе. И надо было радоваться, не так ли?

Обморок после закрытия бреши стал спасением для него и – проклятием. Не нужно было думать, что делать дальше, не нужно было вспоминать о погибших, но… сном тяжелое забытье не было, и отдыха измученной душе не давало. Максвеллу снились кошмары, страшные, тяжелые, непонятные. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем ему удалось придти в себя. Запах лекарств, дыхание живого человека рядом, звук ветра за окном, треск пламени в камине, голоса людей на улице. Мирная картина, которую он увидел, стоило ему очнуться. Макс даже не поверил сначала, что все это – не изощренное продолжение сна, что все окружающее не исчезнет в зеленом пламени, что он действительно проснулся. Но нет, это было действительно реальностью, как и то, что рядом с ним сидела Эвелина. Сидела, живая, невредимая, только заплаканная из-за своего глупого старшего брата. Максвелл в порыве чувств крепко обнял кузину, а та обняла в ответ его. Восхитительно теплая, живая, она обнимала его и плакала. Снова. Мужчина чувствовал как горячие капли падают ему за воротник, на кожу, обжигая не хуже какой-нибудь кислоты из арсенала алхимика. Тревельян судорожно вздохнул и обнял сестру покрепче, гладя ее по голове, утешая и слушая. Он был безумно рад тому, что она - хотя бы она - выжила. И не хотел, чтобы она снова плакала, но понимал, что сейчас лучше просто дать девушке выплакаться. Потому продолжал чуть дрожащей рукой гладить ее по волосам, словно испуганную птицу по перьям, тихо заговорив:

- Все хорошо, я жив, и ты жива, - голос был хриплым, и горло болело, словно сорванное от крика. Макс кашлянул и продолжил, аккуратно вытирая слезы с щек сестры и заставляя себя улыбнуться. – Все это позади.

Слова про то, что его тогда нашли возле Храма единственного, болью резанули по сердцу, напоминая о еще незажившей душевной ране – о смерти его родной сестры. Напоминая о том, сколько людей тогда погибло, но Тревельян заставил себя сейчас не думать об этом – успеет еще все вспомнить и обдумать потом, когда останется в одиночестве. Сейчас еще сильнее пугать Эвелину не хотелось, потому он улыбался, слабо, но ободряюще. И Максвелл мог бы сидеть так еще долго, просто радуясь тому, что кузина жива и сейчас находится рядом, но ему надо было слишком много еще узнать и сделать. Мужчина, осторожно отстранил от себя девушку и заглянул ей в глаза, вновь улыбнувшись.

- Не плачь, - опасаясь как бы ее слезы не перешли в истерику, Макс спустил ноги с кровати и потянулся к столику возле кровати, на котором стоял стакан с водой. То, что надо. Тревельян взял воду и сунул в руки Эвелине. – Выпей и успокойся, теперь все будет хорошо, - еще раз провел рукой по длинным мягким волосам и улыбнулся. – Как долго я… спал?

Сном свое состояние назвать было не самым верным, но Максвелл выразился именно так. Сейчас ему было необходимо узнать, как много он пропустил, и какого его положение сейчас. Ведь тогда, когда он закрывал разрыв, он не слишком отличался от обычного узника, да еще и был обвиняемым в смерти Верховной Жрицы.  Мужчина оглядел комнату и, напрягшись и уперевшись ладонями в колени, поднялся на ноги, в первый момент покачнувшись – голова закружилась, а Макс почувствовал секундную слабость, такую, что хотелось просто лечь и снова уснуть. Он даже тряхнул головой, отгоняя наваждение, и выпрямился. Чувствовал он себя по-прежнему паршиво, но на ногах держался. Тревельян глубоко вздохнул и наклонил голову, хрустнув шеей, затем потянулся, разминая спину и руки – снова раздался отчетливый хруст. Разбойник повел плечами, словно сбрасывая напряжение – после всех этих движений он даже почувствовал прилив сил. Сколько же он пролежал почти без движения, если все так затекло? Максвелл сделал несколько шагов, пройдясь по комнате и выглянув в окно, и с некоторым удивлением уставился на лежащую на столе броню. Ведь если он все еще был узником, зачем было класть сюда броню? С не меньшим удивлением он заметил и пару кинжалов в ножнах, лежащих рядом.

- Откуда броня и кинжалы? – Макс удивленно повернулся к Эвелин. – Разве я уже не заключенный? Что вообще произошло после того, как я… как был закрыт разрыв в Храме?

Воспоминания о произошедшем заставили Тревельяна нахмуриться и посмотреть на свою левую руку. Он несколько раз сжал и разжал кулак, словно прислушиваясь к себе. Рука больше не болела, как раньше, но Максвелл каким-то образом чувствовал, что метка все еще на месте. Чувствовал и помнил, как ею пользоваться. Он задумчиво и хмуро смотрел на ладонь, которая на секунду сверкнула зеленым. Сможет ли он от этого когда-нибудь избавиться? Сможет ли забыть ту боль, что распространялась по руке, когда Брешь росла? Сможет ли снова жить по-старому, как раньше? Тревельян задавался этими вопросами, даже забыв, что находится в комнате не один. Впрочем, длилось это недолго, и вот он уже тряхнул головой и опустил руку, поднимая взгляд на кузину и ободряюще улыбнувшись – не хотел пугать или расстраивать девушку снова.

Эвелина. Сестра. Кузина. Маленькая девочка, плачущая от царапины на коленке после падения на бегу. Плачущая от страха или обиды из-за издевок старших кузенов. Девочка, которую Максвелл привык защищать, утешать. Она была ему ближе, чем большинство его родственников. Девочка, которая со временем выросла в красивую и сильную девушку. И все равно нуждающуюся в защите, возможно, даже больше, чем раньше. Тревельян видел, как она росла, становилась сильнее, училась, хорошела. Видел и гордился ею, радовался, что его маленькая кузина постепенно совершенствуется, развивается, и – улыбается. Он не выносил женских слез, особенно, если это были слезы близкого человека, младшей сестры, которую он пообещал защищать. Вот и сейчас, казалось бы, все уже позади, но Эвелина, совсем как в детстве, всхлипывала, плакала, шмыгала носом, а Максвелл гладил ее по голове да вытирал слезы с ее щек. Он ободряюще улыбался, глядя на девушку – все-таки она совсем не изменилась, как бы не старалась показать себя более сильной и стойкой, чем была. И все же он не хотел, чтобы она плакала. Возможно, слезы и приносят облегчение душе, но во всем должна быть мера.  Тревельян протянул кузине воду, которая явно помогла ей придти в себя. Вот уже прекратились всхлипы, слезы почти высохли, и лишь судорожные вздохи напоминали о плаче.

Три дня. Пока Максвелл разминался, Эвелина ответила на его вопрос, а он пытался осмыслить ее ответ. Три дня он пролежал в бреду, без сознания, блуждая по собственным кошмарам. Неудивительно, что сестра так испугалась и теперь так радовалась его пробуждению. Три дня прошло с того момента, как разрыв был закрыт, и жизнь не стояла на месте. Тревельян не знал, какого его положение, и лишь радовался, что его хотя бы обратно в кандалы не заковали. А ведь были все причины так сделать – единственный выживший после взрыва на Конклаве был слишком подозрительным. Многие и многие считали его повинным в смерти Верховной Жрицы, и не факт, что что-то изменилось за эти дни. И тем не менее, похоже, он действительно не был пленником – Кассандра приказала кузницу сделать для него оружие и доспехи. Хоть что-то! С этим уже можно было жить, с этим уже можно было защититься или защитить. Максвелл осматривал темную куртку в руках Эвелины. Доспех был неплохим. Не таким, как могли бы сделать в Оствике лучшие кузнецы, но и не таким ужасным, как могло бы быть в этом захолустье.

- Вестник Андрасте? Почему?

Новое прозвище… удивляло. Ехать на Конклав представителем рода Тревельян, оказаться единственным выжившим там, стать заключенным, узнать, что только метка на левой руке может закрывать разрывы в Завесе, закрыть огромный разрыв, потерять сознание и проваляться в бреду три дня… и теперь оказаться каким-то Вестником Андрасте. Слишком много событий и обликов для нескольких дней. Максвелл к тому же еще не понимал, почему его так назвали. Тревельян озадаченно смотрел на Эвелину, которая как раз рассказала про свое мнение о Кассандре. Та не показалась новоявленному Вестнику разумной, но она хотя бы выслушала его и, если не поверила, то хотя бы предположила возможность того, что он не врет и действительно не виноват в смерти Верховной Жрицы. Возможно, стоило присмотреться к этой женщине и постараться убедить ее в своей невиновности. К тому же, она как раз вызывала его к себе – о чем и сообщила кузина, вручая куртку в его руки. Максвелл хмыкнул, повесил ее на стул, на котором так же обнаружил новые штаны и рубаху, а так же рядом были и сапоги. То, что надо. Эвелина отвернулась, а мужчина тихо вздохнул. Переодеться в чистую одежду хотелось нестерпимо. Еще больше хотелось умыться, и – Тревельян задумчиво провел рукой по трехдневной щетине на щеке и подбородке – побриться тоже не мешало бы. Он покрутил головой, обнаружил искомое на небольшой тумбочке в углу – вода и полотенце – и прошел туда, на ходу снимая рубаху. По-хорошему, неплохо было бы принять горячую ванну, размять одеревеневшие мышцы, но увы – на такие удобства пока что вряд ли стоило рассчитывать. Максвелл снова вздохнул и склонился над тазиком. Присутствие Эвелины в комнате несколько стесняло – в первую очередь потому, что девушка явно смущалась сама, это было слышно по ее неловким движениям и словам. Поэтому он решил поторопиться, наскоро умывшись, и переодевшись в новое, что лежало и висело на стуле. Теперь, уже надевая сапоги, он почувствовал себя куда лучше и увереннее, хотя бритье и пришлось отложить до лучших времен.

- Но я не Вестник, - в голосе повернувшегося к сестре наследника Тревельянов слышалась явная растерянность.

Он был рад, что кузина считала его молодцом, но не считал, что достоин этого. Все-таки, пусть его и назвали Вестником, он не считал себя достойным такого звания. Да и там у Бреши, он не сделал ничего такого особенного. Любой бы на его месте поступил бы так же. Просто Максвелл оказался единственным, у кого была эта метка, да и жизнь его зависела от успеха этого мероприятия. Если бы Брешь не перестала бы расти, Тревельян просто погиб бы, так что он не видел в своем поступке ничего героического. Вот только как это объяснить тем, кто называл его так? И стоило ли пытаться?

А еще ему невыносимо хотелось глотнуть свежего, морозного воздуха. Спертый воздух хижины, в которой он пролежал последние три дня, давил почти физически. Хотелось уйти отсюда, выйти, как можно быстрее, пройтись по снегу, размяться и дышать. Глубоко, всей грудью, изгоняя из легких и головы остатки снов и кошмаров, мрачных мыслей и воспоминаний. Максвелл в последний раз проверил все застежки на одежде, закрепил ножны с кинжалами на спине и уверенно шагнул к выходу, оглянувшись на Эвелину.

- Раз уж я больше не пленник, прогуляемся? - он улыбнулся широко, ободряюще, совсем как раньше, словно не было всех этих смертей, боли, горя, взрыва, демонов, метки и прочих событий последних дней.

Вестник Андрасте. Теперь его называли так. Как объяснила Эвелина, это потому, что за его спиной видели женщину в сияющих одеждах, когда он вышел из Тени. Максвелл хмурился, силясь вспомнить, что же он видел. Там были твари. Он бежал. А потом… действительно была женщина, что протянула ему руку. Она спасла его, помогла выбраться. Если бы не она… Так это была Андрасте? Она вмешалась и сохранила тем самым ему жизнь? Но почему именно он? Почему не Верховная Жрица, например, которая наверняка была достойней спасения, чем он? А теперь простые люди считали его Вестником Андрасте. Это было слишком большой ответственностью для него, Тревельян буквально ощущал как это… звание давит ему на плечи всей той надеждой, что люди вкладывали в эти слова.

- Я… помню женщину, которая протянула мне руку, - в голосе Максвелла слышалась растерянность, когда он коротко оглянулся на сестру, что все еще стояла спиной к нему. – И все же я не Вестник Андрасте.

Он не хотел, чтобы его так называли. Но, похоже, его мнения не спрашивал никто, в том числе и его собственная кузина. А вот упоминание деда заставила его усмехнуться. Что он сказал бы, если бы был сейчас здесь, нетрудно было догадаться. Новоявленный Вестник аж плечами передернул и лишний раз поправил перевязь с кинжалами. Он как раз закончил одеваться, и теперь они с Эвелиной могли выйти на свежий воздух. Максвелл на несколько секунд остановился у входа, глубоко дыша, выгоняя из легких спертый воздух, а из головы – остатки кошмаров. Прикрыл глаза, запрокидывая голову и подставляя лицо морозному ветру. Сейчас казалось, что все произошедшее было всего лишь сном, жутким кошмаром, и на самом деле ничего этого не было, не было смертей, боли, демонов… Но увы, Эвелина пошла вперед, показывая куда ему идти, и старший Тревельян, тихо вздохнув, пошел за ней. Они шли мимо палаток, домов, людей и нелюдей… И Вестник не мог не слышать, как  благословения, так и злые слова, что летели ему вслед. Между лопаток аж жгло от недовольных взглядов, но он все же был дворянином, потому легко шел вперед, расправив плечи и глядя перед собой. Он не мог винить этих людей, что наверняка потеряли своих родных и близких в том взрыве, как и он сам… Он понимал их, но не мог ничем помочь, и лишь в который раз ощутил жгучий стыд за то, что выжил именно он.

- Не думаю, что нам нужно заходить туда, - Максвелл горько усмехнулся, когда они подошли к таверне. По правде говоря, зайти сейчас и как следует напиться хотелось, но время было явно не подходящее. Может быть, позже, когда и если все успокоятся хоть немного.

Тревельяны продолжили свой путь, поднимаясь по ступенькам, и Эвелина рассказала про некоего Адана, которой травник. Возможно. Ну, или лекарь. В зеленых глазах мужчины разгорелся неподдельный интерес. Было бы неплохо зайти к человеку со столь необычной характеристикой, так что Вестник улыбнулся сестре и кивнул. Они вошли в помещение, теплое, неожиданно приятно пахнущее какими-то отварами и травами. Внутри травник был не один, но разговор сразу замолк, стоило Максвеллу перешагнуть через порог. Тишина повисла в хижине, нарушаемая лишь потрескиванием огня в очаге, и мужчина ощутил жуткое желание выйти и куда-нибудь спрятаться. Туда, где его появление не будет вызывать такую реакцию. Создатель, неужели во всей этой деревеньке не осталось никого, кто относился бы к нему хотя бы нейтрально? Но вот тишина оказалась разбита голосом травника. Старший Тревельян не мог не удивиться его словам – снова? И лишь вклинившаяся и тут же замолкшая кузина прояснила слова Адана.

- Вот как? – Максвелл дружелюбно улыбнулся. – Благодарю за помощь, - он неловко кивнул, но сбегать уже передумал, хотя все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Кажется, Эвелина чувствовала себя так же, поскольку молча отступила в сторонку. А вот собеседник Адана, которого тот отчитывал, когда они вошли, продолжал сверлить Вестника Андрасте неприязненным взглядом. Похоже, он не разделял восторгов тех, что дали единственному выжившему после взрыва это прозвище. – Может, мы сможем как-то помочь? - Тревельян решил притвориться, что злобного взгляда не замечает, и смотрел только на травника, со всей возможной искренностью предлагая тому помощь.

Эвелина тихонько стояла в стороне, пока Максвелл общался с местным травником. Лекарь действительно был странным. Хоть Вестник и смотрел на собеседника во время разговора, он не мог не видеть странные формулы и схемы на стенах, какие-то чертежи. А еще травник был, похоже, весьма острым на язык и совершенно не стеснялся подкалывать своих посетителей. Старший Тревельян усмехнулся и все же перевел взгляд на стену, внимательнее разглядывая какой-то листок. Действительно занимательные там были вещи нарисованы, хоть он в них ничего и не понимал. Возможно, какой-нибудь маг или ученый поняли бы больше. Максвелл тихо вздохнул и вновь повернулся к Адану, улыбнувшись.

- Почему же не подходящая работа? - Вестник фыркнул, слегка поморщившись. Новое прозвище ему все же не нравилось, сильно повышая требования к нему. - Ваш труд спасает жизни и помогает жителям Убежища. Я думаю, любая просьба с вашей стороны должна быть выполнена.

Максвелл слегка поклонился травнику и вновь улыбнулся. Он сейчас не шутил и говорил вполне искренне. В конце концов, он и сам обязан жизнью этому человеку. И тот действительно мог помочь еще многим, если у него будут лекарства. А между тем Адан стал более серьезным и озвучил еще одну просьбу. Вот только его предыдущий собеседник явно был недоволен изменившимся тоном разговора. Мужчина раздраженно посмотрел на Вестника и вышел вон, громко хлопнув дверью. Тревельян снова вздохнул и, взглянув на сестру, вновь перевел взгляд на травника. Тот был прав, его здесь действительно многие не любили. Максвелл нахмурился и потер переносицу, ему тяжело было смириться как с новым прозвищем, так и с отношением людей к нему. Насколько же раньше все было проще!

- Их можно понять. Многие считают, что я виноват в гибели Верховной Жрицы, - разбойник тяжело вздохнул. - Я поищу для вас травы и нужные записи. И занесу, как только обнаружу их. До свидания.

Старший Трвельян снова поклонился лекарю и вышел из хижины, глубоко вдохнув морозный воздух. Хоть он и старался не подавать виду, он был расстроен. Максвелл слегка усмехнулся на слова сестры, но ответить не успел - он так же заметил толпу на дорожке к Церкви. Толпа была небольшой, но громкой и недовольный. А во главе, кто бы сомневался, был канцлер Родерик. Церковник не понравился Вестнику еще при первой встрече с ним. Эти возмущения, попытки арестовать его… Хорошо, что Кассандра с Лелианой оказались более разумными, иначе… Тревельян бы уже умер, погибнув от метки на руке - ведь тогда она еще росла вместе с Брешью в небе. Эвелине тоже явно было не по себе - она почти прижалась к брату, когда Родерик заговорил. Максвелл растерялся в первый момент, но тут же почувствовал, что злится. Сильно, по-настоящему злится. Не на людей, что кинули в них какие-то снаряды, от которых достаточно опытный разбойник легко увернулся, а на церковника, что подстегивал гнев толпы. Старший Тревельян нахмурился и, задвинув кузину себе за спину, сделал шаг вперед. Он еще не знал, что скажет, но просто молча терпеть подобное отношение к себе не собирался.

- Канцлер Родерик, - тонкие губы растянулись в нехорошей усмешке, а зеленые глаза зло прищурились. - Давно я вас не видел. Все упорствуете в своих обвинениях? - Максвелл глубоко вздохнул и медленно обвел взглядом толпу людей перед ним. Кто-то отвечал злым взглядом, кто-то опускал глаза. - Я никогда не называл себя Вестником, это сделали такие же люди, как вы. Андрасте спасла меня от жуткой смерти на Конклаве, это так. Да, я выжил в том взрыве, а Верховная Жрица нет. Я скорблю о ее смерти вместе с вами, но я в ее смерти не виноват, - Тревельян никогда не был особо хорошим оратором, но сейчас говорил так, словно от его слов зависела его жизнь и жизнь его близких. В какой-то мере так оно и было. - Почти все мы потеряли тех, кто нам дорог, в этом взрыве. Но почему же многие находят утешение в помощи тем, кому хуже, а вы сейчас стоите передо мной и обвиняете меня в своих бедах? Канцлер Родерик, - Максвелл снова смотрел на злого мужчину в церковных одеждах. - Вы же служитель Церкви, почему вы не помогаете больным и раненым, а ходите и растравливаете горе людей? - Вестник сжимал кулаки и чувствовал, как по вискам течет пот, хотя на улице было холодно, слишком велико было его усилие, направленное на то, чтобы переубедить толпу людей. Он действительно не хотел, чтобы те напали на него или сестру, или даже хотя бы просто кричали все эти слова, что все же ранили и его, и Эвелину.

Можно ли объяснить глухому, как звучит лучшая в мире музыка? Можно ли рассказать слепому, как прекрасно зимнее небо? Можно ли переубедить фанатика и изменить настроение толпы? Без сомнения, кто-то все это мог. Возможно, хороший или даже великий оратор, кто-то, к чьим словам прислушиваются, затаив дыхание. Максвелл, определенно, не был таким. Он говорил искренне, с жаром, но все было почти бесполезно. Тревельян обвел взглядом зеленых глаз толпу и видел, что кто-то все же задумался, засомневался. Не было больше единой волны ненависти от этих несчастных людей. Но не было и обратного эффекта. Впрочем, это было уже лучше, чем ничего, и Вестник немного расслабил плечи, с трудом подавляя в себе желание оглянуться на кузину. Ведь все-таки именно он должен был защитить ее, и оглядываться в поисках поддержки перед лицами беженцев и канцлера было бы не самой лучшей идеей. Мужчина тихо выдохнул, и тут вперед вышел Родерик.

Канцлер с самой первой их встречи невзлюбил тогда еще не Вестника, а просто выжившего в чудовищном взрыве. Единственного выжившего. Старик, фанатично преданный своему делу, своей вере. Вряд ли бы они смогли поладить даже в иных обстоятельствах. А теперь, когда служитель Церкви обвинял наследника Тревельянов в смерти Верховной Жрицы… теперь и вовсе ничто не смогло бы их примирить. И Максвеллу было бы глубоко плевать на мнение и отношение к нему канцлера, если бы тот так старательно не настраивал против него толпу. Ведь если сейчас летели гнилые продукты, дальше могли полететь камни. За себя он не боялся, уверенный в своих силах, другое дело - Эвелина. Кузина по-прежнему воспринималась все той же маленькой девочкой, которую надо защищать от всего и ото всех. Тревельян глубоко вдохнул свежий морозный голос и вновь заговорил, глядя на Родерика, но обращаясь ко всей толпе - и к сомневающимся, и к убежденным в его виновности.

- Именно я и смею, - Тревельян расправил плечи и сделал небольшой шаг вперед, поднимая руку и убирая со лба еще не высохшую после утреннего умывания челку. Максвелл улыбался, по очереди оглядывая всех стоящих перед ним. - Если это лицо демона, то чем оно отличается от ваших лиц? - мужчина опустил руку, больше не улыбаясь. - Отправляйтесь в Вал Руайо, канцлер, говорите с Владычицами, обсуждайте и решайте, кто виновен в произошедшем. Я же сделаю все, чтобы помочь всем людям, что нашли здесь убежище, что потеряли родных и близких. И чтобы такого, - Максвелл указал на огромную воронку в небе, - больше не существовало.

Наследник Тревельянов поклонился толпе и повернулся к Эвелине, сильно рискуя все же получить чем-нибудь потяжелее яблока в спину, и едва нашел в себе силы вновь улыбнуться. Как бы ему ни было тяжело и страшно, показывать свои переживания сестре он не собирался.

- Я еще не знаю, где здесь что, не проводишь? - жестом пригласил кузину идти вперед, словно невзначай отгораживая ее собой от людей. И только он сам знал, каких усилий ему стоило сохранять это мнимое спокойствие, в любой момент ожидая удара в спину. Не от канцлера - вряд ли старик мог хоть что-то, кроме болтовни, - а от любого из этих несчастных людей, которые все еще обвиняли Максвелла во всех своих бедах.

Отредактировано Максвелл Тревельян (2016-02-02 10:51:43)

Затравленные взгляды толпы, злобный, ненавидящий, - Родерика. Максвелл, являясь наследником одного из самых влиятельных домов Вольной Марки, привык ко всякому, ведь Тревельянов многие не любили, даже ненавидели. Это было в порядке вещей. Но видеть ненависть и злость во взглядах простых людей, которые винили его в своем горе, было непривычно и горько. Как бы  он хотел повернуть время вспять, все исправить, предотвратить тот взрыв или хотя бы погибнуть вместо Главной Жрицы! Как бы он хотел, чтобы эта ответственность за будущее всех этих людей лежала не на его плечах, чтобы эта метка, что позволяет перекрывать  доступ демонам в этот мир, была у кого-то другого! С момента своего первого пробуждения после взрыва Тревельян не переставал задаваться вопросом, почему же вышло так, что Андрасте спасла именно его. Не самого достойного на Конклаве, не самого лучшего, не самого сильного, а именно его. Но вряд ли ему было дано узнать ответ.

И все же выжил именно он, и теперь его долгом было помочь всем этим людям, а так же защитить свою сестру от них же. Его речь, как оказалось, все же возымела некоторый эффект - толпа расступилась, пропуская брата с сестрой, а затем, судя по звукам за спиной, люди и вовсе стали расходиться. Не было больше цели, на которую можно спустить всех собак, и Родерика больше никто не слушал. По крайней мере пока. Что будет, когда старик вернется из Вал Руайо - другой вопрос. И все же Максвелл расслабиться не мог, спиной чувствуя и злые, и горькие взгляды. Он шел, держа спину и плечи ровно, словно не замечая никого и ничего. И лишь когда они свернули у церкви, и Эвелина громко выдохнула, старший Тревельян так же позволил себе выдохнуть и согнуться, упираясь руками в колени, сжимая дрожащие пальцы.

- Я думал, нас прямо там побьют, - разбойник еще раз глубоко вздохнул, на секунду прикрыв глаза, и тут же выпрямился, улыбаясь сестре. - Тогда пришлось бы побегать, не бить же этих несчастных людей. Хотя Родерику бы я врезал, не посмотрел бы на возраст, - Максвелл слегка нахмурился и поднял левую руку, сжав и разжав кулак.

Затем они с кузиной продолжили путь, как оказалось, за ворота. Вестник, хоть все еще и чувствовал себя не в своей тарелке, лишь улыбнулся Эвелине, помогая ей открыть дверь. Громко скрипнула несмазанная створка, и они оказались снаружи. Теперь стало понятно, откуда доносились столь неподходящие лагерю беженцев звуки - лязг мечей, стук щитов. Среди палаток тренировались солдаты, и Максвелл даже замедлил шаг, чтобы осмотреться, продолжая слушать сестру. Здесь было все, что нужно, для небольшого войска - чучела, наставники, конюшня и даже своя кузница. Ну, или почти все. Тревельяны как раз подошли к кузнецу, который поздоровался наредкость дружелюбно. После “теплой” встречи Родерика это было разительным контрастом. Разбойник широко и искренне улыбнулся Харриту.

- Так меня называют, - старший Тревельян развел руками, - доспех замечательный. Не хуже, чем те, что делают в Оствике. Как вы тут? Ничего не нужно? - внезапно вспомнились слова кузины, и мужчина повернулся к Эвелине. - Ты говорила, что не хватает еды, может, сходим поохотимся? - к тому же Максвеллу просто жутко не хотелось возвращаться в деревеньку, пока оттуда не уберется канцлер. - Харрит, у вас не найдется какого-нибудь лука? - неловкая улыбка. - Стрелок из меня так себе, но в барана какого-нибудь попасть смогу.