Подавляющее большинство постулатов о границах возможностей мага в той или иной области не подвергались сомнению десятилетиями, если не веками. Росли и развивались школы, создавались новые заклятья, менялся мир вокруг, в конце концов, но никто не смел покуситься на святую и непреложную теорию, завещанную предками. Никто до Гериона, и ему было абсолютно безразлично, насколько бесполезным сочла поначалу общественность его глобальное исследование. Невозможно ломать устои, не сталкиваясь с критикой. Для поддержания веры в себя ему вполне хватало положительной оценки двух-трех маститых ученых, имевших в его глазах авторитет, да одобрения семьи.
.
Отец мало что смыслил в его изысканиях, хотя и слушал внимательно, сузив глаза и принимаясь вдумчиво кивать, когда речь заходила о более близких ему вопросах налаживания связей и получения грантов. Он был политик и игрок, очень далекий от науки. Всегда повторял, что хотя риски и важно просчитывать со всем возможным тщанием, без них невозможно подняться высоко. И сама готовность делать высокие ставки значит не меньше, чем умение ее не воплощать. Главное — верно выждать момент. И уж в этом Алексиус-старший был специалистом.
.
Герион мало за что был так благодарен отцу, как за его умение выжидать и наблюдать, чтобы действовать только соразмерно ситуации. Это дало его детям возможность выбирать себе службы по мере способностей, проявленных в уже сознательном возрасте. Это же освободило их от сговоренных в детстве браков, которые полагались ненадежными, учитывая как просто возносились и лишались репутации имперские рода. Отец дал им с сестрой сделать себя самим и привил критический взгляд на вещи. И он не стал бы толкать их куда-то против воли, даже будь они оба трижды бездарями и лентяями. Просто потому, что труд из-под палки нечасто окупается в должной мере. Даже рабы должны есть сытно и спать крепко, чтоб хорошо работать.
.
Передача Гериону кресла в Магистериуме не была приказом. Не в полной мере. Это был прогиб под изменившиеся обстоятельства. Старик не хотел так рано уходить на покой, но что ему было делать, если наследница отдала душу богам где-то на Сегероне, не успев оставить за собой детей? Он должен был стать жестче хотя бы к сыну, чтобы не допустить аналогичного исхода. В Минратосе вероятность насильственной смерти была, зачастую, даже выше, чем на передовой. Герион понимал это и принял пост с должным смирением и благодарностью. Вопрос брака решался и того проще, незамедлительным обручением с Ливией.
.
Выбор был настолько очевидным, что они сами недоумевали, к чему столько тянули с этим решением. Было не до формальностей, возможно, учитывая, что они и так практически жили вместе, проводя все дни напролет за общим трудом. Нужно было оказаться разлученными, пусть и только отчасти, новыми обязанностями Гериона, чтобы по-новому взглянуть на свои отношения и осознать, что им давно пора бы придать официальный статус. Это было практично, в первую очередь, как было практично за годы до этого объединить свои исследования в одно. Только тогда они были почти детьми, горячными и самоуверенными, готовыми чуть что сцепиться в нешуточной драке, споря над доской с расчетами, а теперь стали друзьями и соратниками, понимающими друг друга с полуслова. Это стоило даже большего, чем любовь, потому что любви свойственно быть скоротечной. Что, впрочем, не означало, что никакой любви меж ними не было.
.
Этот брак и старательное погружение Гериона в мир большой политики должны были служить укреплению его репутации и статуса его дома, что и происходило. Он стал профессорам тауматургии при Круге, и находил время на научную работу несмотря ни на что. Тем не менее, его отца происходящее не слишком-то радовало.
.
Научные открытия, конечно, делали честь роду. И Ливия искренне полюбилась свекру, выполняя для его сына ту самую первостепенную задачу по просчету рисков во многих областях, начиная с опасных для жизни экспериментов. Проблема была в том, как наследник дома распорядился своей властью и голосом в Сенате.
.
Любым реформам, полагал Алексиус-старший, должен быть разумный предел. Нельзя излишне нарушать заведенный порядок, шаги вперед должны быть постепенными и соразмерными. Навязчивые требования Гериона по введению образовательной реформы, направленной на обучение сопорати, эту черту переходили. И пусть аргументы о конкуренции с Орлеем и потере статуса средоточия всех наук Тедаса были вполне справедливы, это не означало готовности общества к подобным переменам. Экономики, возможно. Но только не людей, не знати.
.
Магическая несостоятельность маленького Феликса, едва лишь признанная официально, была незамедлительно обозначена главой рода как наказание свыше за придурь Гериона. Это мнение, высказанное прямо и безжалостно, не просто испортило отношения между отцом и сыном, оно их уничтожило. Последующие попытки старшего Алексиуса по убийству собственного внука воспринимались как должное и не могли ранить ни чьих чувств, кроме, разве что, матери Гериона. Впрочем, о ее переживаниях сын думал в то время в последнюю очередь, учитывая, что позицию мужа относительно «почти сопорати» она поддерживала, смягчаясь разве что до предложения избавиться от ребенка, не умерщвляя его, а отдав в услужение Церкви.
.
Затянувшийся спор решался на дуэли, и Герион всю жизнь был благодарен жене за то, что та избавила его от нужды в ней участвовать. Боевыми навыками он похвастать не мог никогда, несмотря на все ее старания преподать ему хоть какую-то науку.
.
Ливия убила свекра быстро и чисто. Благородная смерть для благородного альтуса, и кто будет вспоминать, что она стала наказанием за попытку детоубийства. Разве что политические противники нового главы рода, раз и навсегда усвоившие и его слабое место, и то, насколько опасно пытаться по нему ударить. Не то чтобы это мешало им пытаться.
.
Герион и Ливия любили сына до безумия. Пускай он не смог бы преуспеть в магии, а Империя все еще отказывалась давать возможность достойного образования для ему подобных, это не мешало нанять для мальчика лучших наставников и обучать его на дому. Преподаватели истории, точных наук и искусств на несколько лет стали постоянными жильцами поместья в Азариэле. Мать Гериона под предлогом усталости от толпы приобрела небольшой дом в Карастесе и навсегда покинула имение сына.
.
Толпа действительно становилась все больше. Пока Герион читал лекции в Круге, Ливия предпочла собрать вокруг себя нескольких учеников, на годы ставших ее ассистентами в изучении Завесы. Полдюжины юношей и девушек, собранных со всей Империи безо всякой оглядки на именитость их родителей, за один лишь талант. Откровенно говоря, Гериону самому порой хотелось последовать примеру матери и удалиться от этой галдящей оравы куда подальше. Держала на месте любовь к сыну и жене, которых было не отсоединить каждого от своей свиты.
.
И все же он все больше времени проводил в доме в Минратосе, занятый делами Сената и оторванный от возможности работать в ставшем столь привычным за годы тандеме. Без ассистента под рукой он начал тормозить работу, Ливия чаще и чаще предлагала ему набрать учеников и себе, и в итоге он так и поступил, пусть и случилось это далеко не так разумно и последовательно, как когда поиском помощников занималась она.
.
Дориан Павус, сын советника архонта, свалился Гериону на голову нежданно-негаданно, и вопрос того, где и как он обнаружил этого мальчика, и почему привел в свой дом, магистр предпочел не обсуждать даже с любимой женой. Отправляя своему старому приятелю Гарвальду записку о том, насколько дурно тот умеет воспитывать детей, Герион не думал о том, насколько младше его собственный сын и сколь отличным будет общение с нервным озлобленным подростком от всего его прошлого опыта. Ему казалось, что справиться будет легко. Он преподавал до того много лет, и он видел, как управляется со своей ватагой Ливия. Разумеется, он не предусмотрел ровным счетом ничего из поджидавших его сюрпризов.
.
Впрочем, в главном его затея сработала. Дориан, невзирая на всю свою молодость, был умен, талантлив и старателен. А главное, он был способен один выполнять всю необходимую Гериону работу, не вынуждая окружать себя излишним множеством людей.
.
Его слегка беспокоило, что они с Ливией видятся все меньше и меньше, разделив свое исследование на два по сути независимых блока. Он вернулся в Азариэль, стараясь покидать его как можно реже, но все равно они встречались большей частью за обеденным столом и зачастую ночевали в разных спальнях. Герион был уверен, что все еще любит жену, и что они все еще друзья и соратники, вот только этого становилось недостаточно. Всего за несколько лет человеком, понимающим его с полуслова, стал молодой ученик. С Дорианом он проводил дни напролет, с Дорианом пил вечерами у огня, Дориану доверял мысли, касающиеся не науки, но политики — Ливии все это было не интересно, Феликс для некоторых тем оставался слишком юным. Герион даже как-то раз написал письмо матери, только чтобы получить в ответ извещение о том, что она вот-вот отдаст душу Создателю, но видеть его все еще не желает, и наследство оставляет племянникам, а не ему и «его выродку».
.
Вскоре Феликса и вовсе пришлось отпустить. Взрослая жизнь, серьезная наука, чужая страна. Они с Ливией гордились, конечно, но прощаться оказалось очень непросто. Они лично провожали сына в Орлей в первый год его учебы в Университете и обещали больше никогда так не делать, зная, разумеется, что нарушат обещание. Дом в Азариэле как-то разом опустел. Разъехались преподаватели, ставшие привычной частью их дома, и Герион вдруг начал думать, что полдюжины учеников — это не так уж и много.
.
На его браке это, впрочем, отразилось положительно. «Как мы скучаем по сыну», чем не тема для бесед? В конце концов, он был тем главным, что они нажили за все эти годы, помимо многочисленных научных трудов. Вот только труды их давно были совместными только на бумаге. Но все-таки жизнь шла своим чередом. Дориан стал полноценным членом Круга при протекции наставника и съехал в Минратос. Герион, спустя какое-то время, последовал за ним и за их, пожалуй все же общим, исследованием. В доме Алексиусов устоялся определенный ритм, подразумевавший, что все семейство собирается в Азариэле лишь на каникулах Феликса. И это всегда было хорошее время.
.
До 2032 года.
.
После гибели Ливии уже ничто не могло быть как прежде. В минуты слабости Герион думал, что это ему стоило бы умереть на границе с Орлеем. Не будь у нее нужды защищать еще и его, абсолютно бесполезного против гарлоков, и как знать, может Феликс остался бы цел. Впрочем, времени на самобичевание у него было не слишком-то много. Времени в принципе больше не было ни на что, включая сантименты, а потому ватага Ливии оказалась за дверью, едва успев оплакать наставницу. Если бы Гериону было дело до их дальнейшей судьбы, он бы сказал, что с такими рекомендациями они точно не пропадут, но ему было плевать. Рядом остался только Дориан, и то лишь потому, что был слишком упрям, чтоб согласиться уйти, а Герион не озаботился прогнать его силой.